Но что-то отвлекает меня.
Когда я бью тех детей из моего «Грейнджа», самого маленького из них – с тем дурацким динозавром – раскручивает. «Грейндж» предназначен для спятивших торчков, а не для маленьких детей, так что пуля пропахивает ребенка и его крутит, а его динозавр отправляется в полет. Он плывет – натурально – плывет по воздуху. И теперь я не могу избавиться от этого видения: летит динозавр. Летит, а затем ударяется в стену и отскакивая, падает на черный зеркальный пол кухни. Так быстро и так медленно. Бах-бах-бах и динозавр, плывущий в воздухе…
Элис отстраняется, почувствовав мою рассеянность. Я выпрямляюсь и пытаюсь сосредоточиться на ней.
— Я думала, у тебя не получится приехать. Когда мы настраивались, я выглянула посмотреть, и твое кресло было пустым, – говорит она.
— Но у меня получилось. – Я выдавил улыбку.
Получилось с трудом, я слишком долго проволынил с ребятами из бригады очистки, пока динозавр лежал и намокал в луже крови ребенка. Таинственная симметрия в двойном вымирании: ребенка и динозавра.
— Плохо было? – вскидывает она на меня свой изучающий взгляд.
— Что?..
Смотреть, как летит бронтозавр?
— На вызове? – Я жму плечами. – Всего лишь пара свихнувшихся тёток. Не были вооружены или что-нибудь в этом роде. Легкий вызов.
— Я не могу представить, как можно вот так игнорировать реджу. – она тяжко вздыхает и тянется рукой, чтобы прикоснуться к бонсаи, безупречно направляемому через десятилетия согласно схеме, которую только Майкл Иллони мог увидеть или понять. – Зачем отказываться от всего этого?
Ответа у меня нет. Я прокручиваю сегодняшнюю сцену преступления у себя в голове и чувствую то же самое, что я чувствовал, когда стоял на личинках спагетти и блуждал взглядом по их холодильнику. Было что-то среди зловония, шума и тьмы, что-то навязчиво зрело в моих мыслях, но я не знаю, что это.
— Те женщины выглядели старыми, – говорю я. – Сморщенными и одутловатыми, как недельной давности воздушные шарики.
Элис изображает на лице отвращение.
— Можешь ли ты вообразить попытку исполнить Телого без реджу? У нас не было бы времени. Половина из нас миновала бы свою лучшую пору и нам потребовались бы дублёры, затем нашим дублёрам потребовались бы дублёры. Пятнадцать лет! А все те женщины отбросили это прочь. Как могут они отбросить нечто столь же прекрасное, как Телого?!
— Ты вспоминаешь о Каре?
— Она могла бы исполнять Телого вдвое лучше, чем я.
— Я в это не верю.
— Поверь! Она была лучшей, пока не свихнулась на детях. – Элис вздыхает. – Я скучаю по ней.
