Я ковыряю, а человек, сидящий рядом, с загорелым лицом и крашеными губами, хмурится. Я порчу ему момент истории, нечто, чем он хотел насладиться долгие годы.
Ковыряю аккуратнее. Беззвучно. Кровь хлопьями сходит с рук. Тупой ребенок с тупым динозавром почти заставили меня пропустить концерт.
Команда очистки тоже заметила этого динозавра и усекла связанную с ним иронию. Пошучивая и сопя носовыми капсулами, начали упаковывать тела для отправки на компост. Заставили меня опоздать. Дурацкий динозавр.
Музыка каскадами сходит к полной тишине. Руки Хуа Тяня падают. Аплодисменты. Повинуясь жесту Тяня, Элис встает и аплодисменты усиливаются. Вытянув шею, я могу видеть ее пылающее девятнадцатилетнее лицо, улыбку, ослепительную и торжествующую, окутанную льстивым восторгом зала.
Мы завершаем этот вечер на вечеринке, устроенной Марией Иллони, одним из генеральных спонсоров симфонии. Она сколотила свое состояние на смягчении последствий глобального потепления в Нью-Йорке, до того, как тот затонул. Ее пентхаус на Береговом Изгибе дерзко нависает над волноломами и морским прибоем, это своего рода щелбан по океану, который превзошел сделанные ею расчеты уровня штормового прилива. Похожая на паутину серебристая лоза над темной водой и гроздь клубов подводных лодок в морской глубине. Нью-Йорк, разумеется, не получил назад свои деньги: патио Иллони простирается по всему верхнему уровню Изгиба, и по дополнительным лепесткам из трубчатого наноуглерода выступает за его пределы.
С дальней стороны Изгиба можно кинуть взгляд за пределы сияющих ядер суперкластеров, на беспорядочно застроенный старый город, погруженный во тьму, если не считать излучения от путепроводов маглайна. Странный конгломерат руин, ветхости и гор мусора, переплетение полога джунглей и старого подлеска пригорода. Однако, ночью всё, что видит глаз – это дивно мерцающий скелет инфраструктуры, радиально расцветающий во тьме, и я глубоко дышу, наслаждаясь всей той свежестью и той открытостью, которых лишены те душные прибежища, на которые мне доводится производить облавы с поп-отрядом.
Элис вся искрится в жарком воздухе, ее безупречно стройный силуэт – в моих руках. Осенний воздух приятно ниже тридцати трех градусов, и я чувствую бесконечную нежность к ней. Я обнимаю ее, и мы скользим в лесок из столетнего возраста скульптур бонсаи, созданных мужем Марии. Элис шепчет мне, что он все свое время проводил здесь на крыше, вглядываясь и изучая изгибы ветвей и изредка, возможно, раз в несколько лет, подвязывая какую-нибудь ветвь и направляя ее в другую сторону. Мы целуемся в тенях, созданных ветвями и Элис прекрасна, и всё просто безупречно.
