Каким образом ему удалось подпрыгнуть и оказаться на балконе рядом с комнатой Молино, Шапель так никогда и не узнал. Казалось, будто чья-то невидимая рука подхватила его и поставила на место. Было ли дело в крови, которую он раньше взял у женщин в публичном доме, в его страхе за Прю или даже во вмешательстве Бога — или Сатаны, — но, так или иначе, он сумел добраться до комнаты священника.
Маркус Грей тоже находился здесь, и вдвоем они уже успели приготовить для Прю постель. При виде Шапеля Молино невольно перекрестился, а Маркус в ужасе уставился на него. Наверное, с обожженной кожей и дико сверкавшими глазами вид у него и впрямь был устрашающий.
Маркус подхватил Прю как раз в тот момент, когда Шапель без сил рухнул на ковер.
— Помоги ей, — взмолился он, обращаясь к Молино, а сам пополз на четвереньках в сторону огромного гардероба, стоявшего у противоположной стены. Это было единственное место, где он мог спрятаться от рассвета, лучи которого проникали в комнату, продолжая его обжигать. — Она была отравлена. Ядом Темпла. Ей нужна кровь.
Собрав остатки сил, Шапель протиснулся в шкаф, не обращая внимания на его содержимое, давившее со всех сторон.
— Спаси ее.
Молино кивнул, и Шапель понял, что старый друг его не подведет.
— А кто спасет тебя, мой друг?
Шапель не ответил. Он позволил себе взглянуть напоследок на Прю, такую хрупкую и бледную, лежавшую на постели в комнате священника. Маркус уже закатывал рукава, готовый поделиться с девушкой своей кровью. Когда все останется позади, Шапель непременно задаст Грею хорошую взбучку за то, что тот взял Прю к месту раскопок, не предупредив его. Очевидно, что молодой человек ему не доверял. Или же он хотел, чтобы Прю сама сделала выбор, пить ли ей из Чаши Крови или нет, если именно она находилась в погребе. Глупый, глупый мальчишка. Но с ним придется разбираться позже.
Шапель захлопнул дверь шкафа, погрузившись в благословенную темноту. Голова кружилась, в висках стучало. Все тело содрогалось от боли, но по крайней мере обжигающие лучи рассвета уже не могли его коснуться.
Единственным человеком, способным его спасти, был он сам. Чтобы выздороветь, ему придется полагаться на собственные силы и волю к жизни — в противном случае яд и рассветные лучи убьют его. Он должен был держаться, несмотря на то что смерть казалась сейчас желанным избавлением. И он будет держаться, ибо впервые после долгих столетий, в течение которых он не раз желал себе смерти, у него появилось то, ради чего стоило жить.
