Она старалась думать о Шапеле, рисуя в воображении его образ и его нечеловеческую силу, снова представляя его объятия, его улыбку, и радовалась от мысли, что именно она вызвала эту улыбку.
И Прю молила Бога, чтобы не умереть прежде, чем увидит эту улыбку еще хотя бы раз.
Шапель сидел прямо на полу рядом с дверью Прю. По-видимому, никто не возражал против того, чтобы он оставался здесь на страже, хотя это и было против приличий. Молино сидел на стуле рядом с ним, семья Прю расположилась вдоль коридора напротив. Даже ее зятья находились здесь, хотя, судя по их виду, чувствовали они себя крайне неловко. Маркус расхаживал из стороны в сторону у верхней ступеньки лестницы.
Шапель намеренно избегал встречаться взглядом с молодым человеком. Маркус смотрел на него так, словно ожидал от него какой-то помощи Прю, и это пугало Шапеля — он понимал, что именно имел в виду Маркус.
Неужели Прю была серьезно больна? Настолько, что открылось кровотечение? Он заметил это сразу, едва приблизившись к ней. То была свежая кровь, не обыкновенные месячные. Боль и кровь. Сочетание, которое преследовало его в течение столетий и не сулило ничего хорошего. Наверное, положение и впрямь было крайне серьезным, раз Маркусу пришла в голову мысль исцелить Прю, превратив в вампира. Конечно, оставался еще и Святой Грааль…
Святой Грааль. До этого момента Шапель не задумывался о том, что он мог быть спрятан в руинах на холме. Вся его энергия была направлена на защиту Чаши Крови. Но теперь у него появилась догадка, почему Прю так не терпелось найти этот сосуд, а ее интерес к старинной легенде превратился в одержимость. И Шапель хотел, чтобы в погребе они обнаружили настоящий Грааль.
Отец Прю стоял рядом со старшими дочерьми, их мужья находились в нескольких футах дальше по коридору — достаточно близко, чтобы поддержать своих жен, но в то же время на достаточном расстоянии, чтобы не нарушать семейного уединения. Они тихо беседовали между собой, однако на их лицах отражалось больше тревоги, чем Шапель когда-либо видел у других мужчин.
Сам Томас Райленд выглядел усталым, изможденным и испуганным, и точно такой же вид был у трех его дочерей. Матильда стояла, сложив руки на груди, однако ее подбородок, который она старалась держать высоко, заметно подрагивал. Джорджиана сидела рядом с Кэролайн, держа сестру за руку. Если бы одной решимости было достаточно, чтобы побороть любую болезнь, Джорджиана могла бы это сделать. А Кэролайн, бедная, добросердечная Кэролайн, прикусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. Всеми ими владело беспокойство. Беспокойство и страх.
