— А когда ты будешь все это знать, что тогда?
— Тогда буду биться с ними. Я буду, вы, отец Брак, и другие тоже. Я собираюсь сражаться и хоть отчасти искупить собственные грехи.
— М-да… — теперь Браку было нечего сказать. — Что ж, давай отдыхать? Завтра начинается новый поход.
— Это верно.
Велитиан поднял голову, огонь костерка осветил правильные черты, в глазах блестели отсветы пламени, эти глаза казались огромными из-за теней, которые прикрыли верхнюю часть лица. Браку показалось, что принц в точности походит на изображение с фрески, которую он мельком видел, проезжая через Ванетинию.
— Иногда, когда я гляжу на тебя, мне кажется, я вижу ангела, — пробормотал викарий.
— Нет, отец Брак, я вовсе не похож на ангела, — Велитиан попытался улыбнуться и не сумел. — Наоборот, я самый большой грешник, какого знал этот Мир.
ГЛАВА 18 Вейвер в Сантлаке
После того, как прозвучало имя знаменитого мятежника, в комнате все замерло, люди словно обратились в статуи, жить продолжали лишь их тени, которые колебались и дрожали на стенах в такт с неровным мерцанием свечей. Да Аньг, которому все было нипочем, продолжал весело таращиться на стены, по которым ползали длинные тени — его забавляла игра света.
Алекиан поднял руку… и медленно провел ладонью по лицу. Похоже, он собирался сделать некий жест, но передумал. Императору было тяжело — нужно принять решение, потому что он больше не знает готовых ответов.
Эрствин сделал шаг.
— Ваше императорское величество, прежде чем мы станем говорить о судьбе сэра Карикана… а мы ведь станем говорить об этом? И я готов броситься на колени, чтобы упросить ваше императорское величество даровать милость этому человеку и его сыну. Я не могу поступить иначе, меня обязывает долг чести, долг крови и долг благодарности, потому что Джейем Геведский не раз спасал мою жизнь, мою и моей кузины, он мой лучший друг и лучший человек в Мире… ваше величество…
Император отнял ладонь от лица и с любопытством смотрел на мальчика. Он улыбался, и Коклосу захотелось плясать, прыгать и хлопать в ладоши, он стосковался по этой улыбке «братца». Карлик засопел, подался к кровати, на которой устроили Алекиана и глядел во все глаза, будто боялся, что улыбка исчезнет.
— Ваше величество, — продолжал тем временем Эрствин. От волнения он совсем не видел пантомимы участников аудиенции, — прежде чем мы станем говорить об этих вещах, я должен напомнить о солдатах. Они сейчас в лагере, при них нет никакого начальства, кроме нескольких сеньоров, да и те не знают, что делать и чего им ожидать. Нужно отдать распоряжения, разослать дозоры, выставить часовых… Там же люди… ими никто не командует…
