— Это и есть бабка. Ее вбиваем в чурбан и начинаем отбивать косу. Идем от пятки к острию.
Шустро, блин, все у него, не посмотришь, что инвалид. Мелко и часто стуча по лезвию косы молотком, он ее продвигал по бабке и минут за пять управился. Звон стоял, хоть уши затыкай.
— Вот, сейчас снимем пробу, — сказал дедушка и за три минуты выкосил у меня в огороде просеку до самого забора. Коса звенела, трава валилась ровными рядками, никаких торчащих вкривь и вкось пучков не было.
— Силен, — говорю, — пойдем по маленько примем, по случаю знакомства?
— Пойдем, отчего ж не принять. Дело святое.
— Ты, паря, не обижайся. Тебя городским ещё лет десять звать будут. Я тут тридцать лет, а всё чужой, хоть и жена у меня местная, — Михалыч разговорился после первой. Ему, видать, почесать языком не с кем, так за рюмкой водки хоть перекинуться парой слов. А я, естественно, развесил уши, потому что нужно налаживать контакты с соседями и, заодно, узнать местные расклады, что впоследствии не вляпаться куда не следует.
Мы посидели, поговорили о том, о сём, про грибы, ягоды и рыбалку. Михалыч выпил всего три рюмки, потом сказал, что это норма, а больше пить нельзя.
— И что это вдруг? — я искренне не понимал, зачем останавливаться на достигнутом, когда у нас ещё пол-пузыря.
— Я тебе скажу вот что, ты не удивляйся, — Михалыч был серьезен, — в нашей деревне никто больше трех рюмок не пьет. Ну, четыре — это максимум.
— Это что за монастырь такой? — я недоумевал.
— А вот знаешь про Чёртов овраг?
— Ну, это который там, — я махнул в сторону Выселок.
— Да, тот, который там. А Чёртовым его назвали оттого, что чёрт пьяниц туда затаскивает.
Я подумал, что Михалыч шутит. Но он был серьёзен:
— Ты не усмехайся, я тебе правду говорю.
Я спросил:
— А что же меня тогда туда не тащит? Я ж того, — щелкнул я пальцем по кадыку.
— А ты недолго ещё здесь, в деревне, набедокурить не успел. Через год проверишь, если шибко закладываешь за воротник, пьяненький будешь, тебя ноги сами туда понесут. У нас все неверующие быстро перевелись, кто пить вовсе бросил, а кого чёрт забрал. Вот я и не пью больше трех рюмок, одного намёка мне хватило. — Михалыч вздохнул. — Ох, я и перепугался тогда. М-да, было дело.
Видимо, скепсис на моей роже был явным настолько, что Михалыч добавил:
— Но ты гляди, я предупредил, а дальше дело твоё. Но ежели вдруг почуешь, что тянет тебя туда, дуй сразу или к Афанасьевне, эт к моей, — пояснил он, — или к Филатихе. Они поворожат, да остановят.
