Раб заверещал от ужаса и инстинктивно принялся выдираться, суча ногами и визжа, и едва не опрокинул стол. Приск отшвырнул его, тот больно стукнулся спиной о стену, вскрикнул да так и остался сидеть, оглядывая столовую круглыми от ужаса глазами.
Тем временем Постумий Марин, также присутствовавший на обеде, поднялся со своего места.
— Тита ко мне, — послал он одного из рабов за мальчишкой-прислужником, что в это время вкушал остатки блюд в комнатке при кухне.
— Нет, — прошептала юная Кальпурния и подалась вперед. — Нет… — Она схватила Плиния за руки и принялась рассматривать его пальцы — на одном тоже была кровь. — Ты просто порезался… да, ты просто порезался… зачем ты берешь нож… неужели у тебя нет хорошего разрезальщика… — причитала она, мотая головой и не замечая, что по щекам ее текут слезы. — Ты порезался…
— Это все твой подлый помощник… Авл Сканий, — вдруг забормотал один из слуг, кидаясь в ноги наместнику. — Я видел, видел, как он явился днем на кухню и все вертелся возле чистого блюда…
— А еще он сказал, что маловато соли, — вспомнил вдруг Калидром. — Да-да… Это он наверняка подсыпал толченое стекло вместо соли.
— Рвота… надо немедленно вызвать рвоту, — заявил Постумий. — Приляг, сиятельный, — попросил он Плиния. — Кто не ел последнее блюдо, все покиньте столовую. А кто ел — пусть останутся — я осмотрю каждого.
Плиний подтверждающе махнул рукой, давая понять, что просьба лекаря — его приказ. Тит, примчавшийся на зов, уже подавал врачу специальные перья — как раз для того, чтобы вызывать рвоту.
«Если даже внутренности и оцарапаны, они заживут — мало ли обломков костей довелось мне слопать за свою карьеру, и вот ничего, живой… Так и Плиний выкарабкается», — попытался уговорить себя на счастливый исход происшедшего Приск.
За время службы ему не однажды пришлось очутиться в легионном госпитале. Так что понахватался он всяких медицинских мудростей, мог и нетяжелую рану перевязать, и кровь остановить, стрелу вынуть и прижечь рану, кое-что знал про отраву — когда сам себе готовишь из того, что подвернется под руку, на жаре или из чужих припасов — отравиться тухлятиной или нарочно подкинутой дрянью ничего не стоит.
Постумий и Тит тем временем вывели Плиния из столовой. Кальпурния побежала следом, на ходу бормоча обеты Асклепию и Гигее.
Остальные же гости ринулись в латрины — спешно ковырять в горле выданными Титом перьями и обильно блевать. Даже те, кому не довелось отведать начиненного толченым стеклом блюда, на всякий случай опорожняли желудок. Несчастный Калидром зачем-то побежал наблюдать, как извергаются наружу его кулинарные изыски. Если бы он был философом, то наверняка придумал бы на этот счет какую-нибудь мудрую сентенцию в стиле прежнего обитателя дворца Гая Петрония. Но грек лишь в отчаянии ломал руки.
