— Если я расскажу наместнику Сирии, что ты по здравом размышлении решил передать ему пергамент… — Приск снизил голос до мягкого шепота.
— Я не могу… — так же шепотом с невыносимой мукой ответил Плиний.
— С обещанием вернуть… — продолжал шептать Приск, суля то, что исполнить ему не по силам.
— Я… не могу…
Тем временем Калидром раздувался от гордости, наблюдая, как в столовую вносят приготовленное им блюдо в виде Капитолийского холма с храмом на вершине.
Раб-разрезальщик принялся накладывать гостям большие, огромные даже куски.
Плиний попробовал первым, одобрительно кивнул.
— Я уже объелся, — признался юный Марк. — Мы что, должны слопать еще целый Капитолий? О нет, без меня…
— А я кусок все же съем, — засмеялся Приск.
Он взял кусок… И вдруг что-то кольнуло палец… Кость?
Трибун опустил кусок на свою тарелку, попытался отобранным у раба ножом отделить осколок кости… и вдруг понял: это не кость — под металлическим лезвием хрустнуло что-то речным песком… Приск наклонился и ногтем подцепил прозрачный крошечный осколок.
Сомнений не было — внутри Капитолий был нафарширован толченым (но отнюдь не в пыль) стеклом. Причем так ловко, что в мягком соусе из шафрана и яиц увязли острые осколки.
— Стойте! — закричал Приск, вскакивая. — Никому не есть! Это отрава!
Калидром, по-прежнему стоящий в углу триклиния, побелел.
— Не может быть… нет… я же сам пробовал. — Он кинулся — но не вон из триклиния, а к своему творению, схватил кусок, положил на язык, подвигал челюстями…
Ощутил на зубах отвратительный хруст, спешно выплюнул не проглоченный кусок, схватил у виночерпия кувшин и, отхлебнув прямо из горла, прополоскал рот и опять выплюнул — струей на пол.
— Вот же лысая задница… — выругался он на солдатский манер.
Плиний тоже поднялся. Поднес к губам салфетку. На белом льне расплылось алое пятно. Но, вместо того чтобы срочно сплюнуть, наместник судорожно сглотнул… стиснул зубы… с уголка рта стекла алая капля…
Юная супруга Плиния испуганно всплеснула руками, но так и осталась сидеть. Вдруг разом взвыли и запричитали сбившиеся в углу триклиния слуги. Если господина отравил кто-то из них, домашних, всех ждет неминучая смерть.
— Почему никто не попробовал блюдо… почему никто не наблюдал… — Приск оглядывался, пытаясь найти виноватого.
Он только сейчас понял, что Плиний и подумать не мог, что один из его домашних попытается убить хозяина или отравить. К рабам и вольноотпущенникам он относился снисходительно, а они платили ему полновесно — леностью и пренебрежением, — но не злоумышляли никогда. Приск зачем-то схватил за шкирку одного из прислужников, кажется структора, который руководил подачей на стол череды блюд, игрой музыкантов и прочими радостями хозяйского пира.
