– Мой дядя вернулся, – сказал Ахмад, заметив мое любопытство, и поднялся на ноги.
Дверца открылась, с переднего сиденья выбрался мужчина, ростом намного ниже Хаджи Хана, и подошел к Исмераи, который был к нему ближе всех. Пожимая ему руку, он улыбнулся, продемонстрировав черную дырку на месте потерянного нижнего зуба.
– Добро пожаловать, Хаджи Джавид, – сказал Исмераи.
– Спасибо. Брат мой здесь? – спросил новый гость. Лицо у него было гладко выбритым, а щеки – такими впалыми, словно он нарочно втянул их внутрь.
– Нет, его нету, – сказал Исмераи, – уехал по каким-то делам.
– Понятно.
Хаджи Джавид перевел глаза, такие же впалые, как щеки, на входную дверь дома, откуда как раз в этот момент появилась Джорджия. Она улыбнулась и стала спускаться с крыльца.
В ответ он тоже улыбнулся, но я услышал, поскольку стоял неподалеку, что Исмераи он вполголоса сказал:
– Как погляжу, мой брат все еще возится со своей шлюхой?
Исмераи быстро глянул на меня, слегка нахмурился, но ничего не ответил. Поэтому я, разгневанный, рванулся вперед.
Но Ахмад поймал меня за руку прежде, чем я успел сделать хотя бы шаг.
– Брось, – шепнул он.
Хаджи Джавид уже шел навстречу Джорджии, которая сложила руки в приветственном жесте. И я бросил.
Но потом услышал их вежливые смешки и разозлился еще сильнее. Ведь Джорджия ни за что не стала бы с ним разговаривать, если бы знала, что думает о ней этот человек на самом деле.
– Извини, – сказал Ахмад, отпуская мою руку. – Он не знает, что ты друг Джорджии. Принял тебя, наверное, за моего друга.
– Это что, меняет дело? – спросил я.
– Нет, – согласился Ахмад. – То, что он сказал, непростительно, но что я могу поделать? Он мой дядя.
– Он так же говорит о Джорджии с Хаджи Ханом?
– Конечно, нет! – возмутился Ахмад. – В жизни не посмеет.
* * *
После приезда Хаджи Джавида все собрались в доме, посидеть в тепле, поскольку до Джелалабада долетел наконец из Кабула холодный ветер, пробиравший до костей, как пробирало и неприятное чувство, которое вызвал у меня брат Хаджи Хана.
Взрослые вели беседу на возвышении с телевизором, а я наблюдал за ними с одного из белых диванов в холле, разговаривая с Ахмадом, оказавшимся, к счастью, отнюдь не поклонником своего дяди.
– Из-за него-то отец и был не в духе, – объяснил он мне. – Его вчера почти весь день продержали в полиции.
– Почему? Что он такого сделал? – спросил я.
– Кто знает? Что бы он ни сделал, отцу моему, как я слышал, вызволить его оттуда стоило немалых денег.
