– Отсюда – даже на сломанных руках.
– Тогда рванули! – крикнул я и побежал впереди, показывая Гансу дорогу.
Они отстали после первого же поворота, если вообще бежали за нами. Психологически мой расчет был точным – хоть какие-то деньги они получили, так что надрываться в погоне с неведомым финалом юным приставам явно не хотелось. Тем не менее Ганс не сбавлял хода и очень скоро обогнал меня, упрямо пробираясь среди плотной толпы прохожих, некстати заполонивших тротуары. Не останавливаясь, Ганс вбежал в холл гостиницы и длинными скачками понесся по лестнице. Я из последних сил держался рядом, хотя и задыхался уже не на шутку. В номер мы ввалились плечо к плечу – у Ганса не было ключа, и ему пришлось ждать, когда я поднесу карту к замку.
Слава богу, Николь нас не бросила – она сидела за столом в гостиной, подперев руками подбородок, и смотрела в окно. С этой стороны она могла видеть многое, если не все.
Мы встали посреди гостиной, тяжело дыша, и Николь неторопливо повернула к нам голову.
Я попытался понять ее взгляд, но в нем не было однозначной злости или раздражения. Она смотрела скорее устало, чем раздраженно.
– Ты все-таки вытащил его, – констатировала она, с вялым любопытством приглядываясь к живописным фингалам на физиономии Ганса.
Я подумал, что сейчас она начнет ругаться, но случилось невозможное – Николь вдруг обхватила свою аккуратно причесанную голову и заревела так громко и обреченно, как плачут дети в детском саду, когда уходят на работу родители.
Она еще всхлипывала и стонала, совершенно не стесняясь нас, когда Ганс неуверенными, робкими шажками подошел к ней поближе и обиженно буркнул:
– Ни хера себе встреча. Ты меня, типа, не любишь, что ли?
Николь на секунду взглянула на него из-под мокрых ладоней и заревела еще громче.
Мне показалось, что я понимаю ее.
Я робко присел рядышком и обнял ее дрожащее в истерике тело. Она неожиданно тепло откликнулась на мое прикосновение и принялась рыдать уже на моей костлявой груди. Я гладил ее голову и сам едва не плакал, сам не знаю, отчего.
– Николь, все будет хорошо. Я люблю тебя, Николь. Я всегда буду рядом, – шептал я ей в розовое ухо, радостно вдыхая ее тепло и зарываясь с головой в ее мелкие, непослушные локоны.
Она вдруг прекратила плакать и глухо заворчала что-то невнятное, щекоча ресницами мою шею.
Я прислушался, но она замолчала, и тогда я снова начал шептать что-то успокаивающее. На этот раз она, не дослушав, оттолкнула меня, рывком встала на ноги и, глядя мне в глаза, четко и внятно заявила:
