Сейчас этот шантан проницательности заговорит о мусульманах и русских.
— Да, тот, кто может нести груз, пусть несет. Но чтобы груз не раздовил, надо разделить ношу с братьями — кто бы они ни были, таджики ли, русские. Но для этого вы должны быть единомышленниками. И тогда надо отбросить слова «му-сульманин», «христианин», «идолопоклонник», а оставить слова «единомышленник», «революционер», «коммунист»!
— Готов! Готов! — прозвенел в тишине дворика возглас. — Обед готов! Все мы — рабы желудка, а я самый главный! Обедать!
В дверях летней кухни стоял с железным черпаком в руках Ишикоч с раскрасневшимся лицом, весь в облаках пара и соблазнительных запахов.
— Мы — рабы желудка, а желудок — наш господин. Уважаемые, все усилия народов, все мечи и копья, пушки и ружья — все ради желудка. Повелители мира погибали из-за чревоугодья.
Мирза Джалал махнул рукой, приказал:
— Идите, идите! Мы разговариваем.
— О! Когда мудрецы говорят, невежи молчат. Придерживай язык, не спи много! Побеждай желудок! Знаю! Справедливость в еде! Но в еде досыта и для всех! Обедать! Обедать! Обед на дастархане!
— О пророк! Не болтайте! Болтуну сводит горло. Товарищ комиссар, вы хотели что-то сказать? А Ишикочу безразличной справедливость и несправедливость,— извинился Мирза Джалал, — Одно скажу: у каждого дерева своя тень, у каждой страны свой обычай. Привычный ад лучше неведомого рая.
— Надо сначала познать этот «рай», как вы его назвали. Путь долог, перевал высок, ущелья глубоки. Главное — смыть грязь пороков щедростью души. Подождите, не отвечайте! Не давайте ответа сейчас. Арабы говорят: слово, сказанное к месту, дороже рубина.
— Да, вы правы. У человека два уха, один рот. Два раза слушай, один раз отвечай.
— А я вам отвечу: когда уши закрыты, жизнь идет мимо. И еще я хочу сказать. Вы удивились, откуда я знаю вас. А я даже знаю, что говорят про вас: «В какую б темноту Мирза Джалал ни вступил, он ее просветлит». Вы считаете, что дорога для вас закрыта. Нет. Пойдемте с нами!
И вновь разговор прервал Ишикоч.
Он пробежал по снегу в кавушах на босу ногу — так разжарило его у кухонного очага, встал между спорщиками, засунул ладони за поясной платок — бельбаг, поднял вверх одутловатую пунцовую физиономию и заголосил с азартом:
— Пусть я хитрец! Но я родился в год Обезьяны. Всю жизнь я, слава богу, кувыркался среди невзгод, но помру я не от голода. Я иду кушать. Я буду есть восхитительный, сочный, пахнущий душистыми розами плов, а вы, мудрецы, ешьте мудрость. О, как вкусна мудрость! Вах! Вах! Но плов лучше!
