Выбѣжала и квартирная хозяйка Эмилія Францевна Ваухъ. Она была въ юбкѣ, въ ночной бѣлой кофточкѣ, въ папильоткахъ, и одна изъ бровей ея была размазана по лбу.
— Gott im Himmel! — кричала она. — Кто это стрѣляйтъ? Развѣ можно стрѣляйтъ на квартира! Анисья! Гдѣ ты?
— Охъ, матушки мои! Охъ, батюшки мои! — раздавалось изъ кухни. — Ноженьки мои! Рученьки мои! Вѣдь чуть самоваръ не выронила!
Быстро отворилъ дверь молодой жилецъ Коклюшкинъ въ сѣренькой пиджачной парочкѣ и опрокинулъ дверью стоявшій около нея самоваръ. Кипятокъ полился по полу, но Коклюшкинъ перескочилъ черезъ самоваръ и черезъ лужу и бросился къ Эмиліи Францевнѣ.
— Гутъ моргенъ, — сказалъ онъ ей. — Знаете, вѣдь тутъ непремѣнно какое-нибудь несчастіе. Это стрѣлялъ чиновникъ, мой сосѣдъ. Навѣрное что-нибудь произошло, Эмилія Францевна.
— Охъ, что вы! — съ испугомъ проговорила нѣмка и схватилась за сердце.
— У Подшмыгина, вы думаете? — спросилъ старикъ, статскій совѣтникъ, подходя къ нимъ.
— У него, у него… Я-же вѣдь слышалъ. Это рядомъ со мной… Три выстрѣла…
Изъ полуоткрытыхъ дверей, находящихся рядомъ съ дверью Эмиліи Францевны, выглянула голова учительницы музыки, пожилой дѣвицы Голубаевой. Голубаева была въ ночномъ чепцѣ и съ испугомъ говорила:
— Боже мой!.. Неужели онъ покончилъ съ собой? Неужели онъ покончилъ съ собой? Неужели онъ застрѣлился! Онъ съ недѣлю былъ мраченъ и не разговаривалъ ни съ кѣмъ…
— Надо постучаться къ Подшмыгину, и тогда все будетъ извѣстно, — говорилъ старикъ статскій совѣтникъ, шмыгая туфлями по корридору.
— Надо, надо… Непремѣнно надо… — прибавилъ Коклюшкинъ, но самъ не двигался, — Эмилія Францевна, вы, какъ хозяйка, обязаны…
— Охъ, нѣтъ! Я не могу! Я боюсь! — замахала руками нѣмка.
— Я думаю прежде всего надо послать за полиціей… — совѣтовала высунутая изъ дверей голова учительницы музыки.
— А вообразите, что ничего не произошло, такъ зачѣмъ-же кавардакъ дѣлать? — отвѣчалъ статскій совѣтникъ. — Можетъ быть, онъ просто такъ… — шалилъ… или въ нетрезвомъ видѣ… Долженъ вамъ замѣтить, что я въ корридорѣ сколько разъ видѣлъ его изрядно и изрядно хватившимъ и покачивающимся на ногахъ. Мало-ли что съ пьяна дѣлается!
— Позвольте… Но вѣдь теперь утро… — замѣтилъ Коклюшкинъ.
— Эхъ, молодой человѣкъ! Ужъ кто пристрастившись къ этому зелью, тотъ и съ утра… Эмлія Францевна, вы должны, какъ хозяйка, постучать въ дверь и окликать его. Если онъ не подастъ голоса…
— Нѣтъ, нѣтъ, я не могу! Я пужа… Я… Я пугайтъ… боюсь… — опять замахала руками нѣмка. — Пускай Анисья… Анись! — крикнула она.
