Но глаза его мало-по-малу закрылись. Въ его воображеніи мелькалъ Давыдка и поваровъ Васютка, бѣгущіе передъ нимъ, взнузданные веревками и тащущіе салазки. Затѣмъ замелькали какіе-то радужные круги, превратились во что-то сѣрое, и онъ заснулъ.
Когда заутреня кончилась и старуха Акинфьевна вернулась уже изъ церкви, мать Никитки проснулась и сама уже начала это будить.
— Вставай-же, — толкала она его въ бокъ. — Чего ты? Ночью угомону на тебя не было, спать мнѣ не давалъ, а теперь дрыхнешь. Вставай, Никитка. Христа славить пора идти. Вставай! Экъ разоспался-то какъ! Вставай! А то ковшъ воды холодной за пазуху вылью…
Мать подняла его и посадила на кровати. Онъ сидѣлъ, почесывался и заспанными глазами смотрѣлъ на мать, которая накидывала на себя ватную юбку.
— Очнись, олухъ! Иль забылъ, что Христа славить сбираешься идти! — повторила мать.
— Нѣтъ, я помню… — заспаннымъ голосомъ отвѣчалъ Никитка. — Гдѣ мои валенки?
— Гдѣ обронилъ, тамъ и стоятъ. Чего-жъ ты, дурашка, не слѣзаешь съ кровати? Слѣзай, ступай въ кухню къ ушату, мойся у рукомойника и живо очухаешься.
— Сейчасъ.
Никитка слѣзъ съ кровати, опустился на колѣна и заглянулъ подъ кровать — лежитъ-ли тамъ спрятанная съ вечера его бумажная звѣзда съ фонаремъ изъ бумаги,
— Тутъ… Цѣла звѣзда-то.
— А то куда-жъ ей дѣться-то? Здѣсь воровъ нѣтъ. Иди, умывайся, а потомъ я тебѣ голову деревяннымъ маслицемъ отъ Бога помажу и расчешу гребешкомъ.
— Ты, мама, дай мнѣ еще стерлиновый огарокъ, а то я боюсь, что этотъ скоро сгоритъ, — сказалъ Никитка.
— Да откуда-же мнѣ взять-то еще? Вѣдь у меня не стерлиновый заводъ. Сгоритъ этотъ огарокъ — зайдешь въ лавочку и купишь полъ-свѣчки. Вѣдь деньги будутъ у тебя… Получишь деньги-то за славленье.
Никитка натянулъ валенки на ноги и пошелъ въ кухню къ рукомойнику умываться. Со сна его пошатывало. Черезъ минуту онъ вернулся съ мокрымъ лицомъ и съ растопыренными руками.
— Мама, дай полотенца утереться…
Мать утерла его и пошла сама умываться. Вернувшись умытая, она застала Никитку совсѣмъ уже проснувшимся. Онъ вытащилъ изъ-подъ кровати звѣзду и разсматривалъ ее. Она была сдѣлана изъ картона и оклеена цвѣтной бумагой отъ папиросныхъ обложекъ. Прилѣплены были на цвѣтную бумагу то тамъ, то сямъ кусочки фольги съ шоколадныхъ конфетъ. Коробка изъ-подъ табаку, прикрѣпленная сзади звѣзды, изображала изъ себя фонарь, изъ котораго, сквозь промасленную бѣлую бумагу, долженъ сквозить свѣтъ огарка. Звѣзду эту смастерилъ онъ при помощи проживавшаго въ томъ-же подвалѣ на квартирѣ и ожидающаго мѣста писаря, который выговорилъ себѣ за это съ Никитки на стаканчикъ.
