Гробовое молчаніе.
Михайло принялся толковать снова. Но вдругъ въ комнатѣ раздался плачъ, сперва тихо, въ видѣ всхлипыванія, потомъ громко, раздирающимъ душу образомъ. Это Паша разревѣлась навзрыдъ.
— Ты о чемъ плачешь? — спросилъ мужъ, перепугавшись.
— Да не понимаю! — судорожно выговорила Паша и обливалась потоками слезъ.
— Такъ о чемъ же плакать-то? Ты бы лучше выругала меня дуракомъ, да шлепнула объ полъ вотъ эту книжонку! — и Михайло. расхохотавшись, зашвырнулъ книжку въ отдаленный уголъ и ласками успокоилъ Пашу. Этимъ и кончились уроки грамоты. Михайло понялъ, что Паша — это честная рабочая сила, и только. И ему это нравилось.
Онъ купилъ швейную машину; она брала работу со стороны и не скучала больше по цѣлымъ днямъ. Михайло съ удовольствіемъ слѣдилъ за ней по нѣсколько часовъ сряду, — слѣдилъ, какъ она весело работаетъ, какъ увѣренны всѣ ея движенія, какое безмятежное довольство лежитъ на всемъ ея лицѣ. Иногда онъ бралъ ее къ Ѳомичу и Надеждѣ Николаевнѣ. Паша, однако, тамъ сильно скучала. Ѳомичъ, Надежда Николаевна, Миша, иногда Колосовъ безпрерывно говорили, а она сидѣла, сложивъ руки на колѣни, и едва удерживалась отъ зѣвоты. Иногда сидитъ-сидитъ такъ и незамѣтно выйдетъ изъ комнаты въ кухню. Тамъ представлялось ей сейчасъ же обширное поле дѣятельности. Она сперва такъ, отъ скуки, вычиститъ, напримѣръ, самоваръ, но потомъ увлечется и давай все перебирать, чистить, мести; раскраснѣется вся и воодушевится, пытливо осматривая каждый уголъ, не скрылось-ли что нибудь недодѣланное. За кухней она перейдетъ въ переднюю, — тутъ все вычиститъ вплоть до калошъ включительно, а изъ прихожей выйдетъ въ сѣни, откуда уже по пути зайдетъ въ кладовую и тамъ приберетъ все, да кромѣ того по пути же спустится на дворъ, чтобы вымести крыльцо, а крыльцо лучше бы и не мести, если дворъ около него засрамленъ. И Паша съ волненіемъ схватываетъ вѣникъ и мететъ дворъ около крыльца Ѳомича. Послѣ этой маленькой, веселой прогулки она возвращается въ комнату уже довольной, съ румянцемъ на щекахъ и съ разгорѣвшимся лицомъ, на нѣкоторыхъ частяхъ котораго блестятъ капли пота, какъ утренняя роса. Лицо ея воодушевленное и умное.
— Гдѣ ты была? — спрашиваютъ ее, всѣ вдругъ обращая на нее вниманіе.
— А я тамъ въ кухнѣ… немного прибралась… все-же Надеждѣ Николаевнѣ меньше будетъ хлопотъ завтра.
Надежда Николаевна смѣялась, Ѳомичъ искоса взглядывалъ на Мишу, надѣясь подмѣтить въ лицѣ послѣдняго досаду или что-нибудь вродѣ этого. Но Михайло ласково смотрѣлъ на жену. Онъ любилъ всего больше именно эту голую рабочую силу, которая сама себя удовлетворяетъ. Онъ завидовалъ Пашѣ. Душа ея всегда спокойна, думалъ онъ. Она ни о чемъ не думаетъ, кромѣ работы, которую сейчасъ дѣлаетъ; кончивъ одну работу, она придумываетъ другую, и въ сердцѣ ея вѣчный покой… А у него нѣтъ! И могъ-ли онъ думать, что результатомъ всѣхъ его отчаянныхъ усилій — вырваться къ свѣту изъ рабочей темноты — будетъ неотлучное безпокойство, наполняющее его душу холодомъ? Странно сказать, Михайло иногда желалъ пожить такъ, какъ живетъ Паша. Но къ такой жизни онъ уже не былъ способенъ, у него было уже слишкомъ много мыслей, чтобы удовлетвориться растительнымъ покоемъ. И чѣмъ сильнѣе болѣли въ немъ какія-то внутреннія раны, тѣмъ больше онъ привязывался къ Пашѣ, находя въ ней то, чего въ немъ не было или что пропало на вѣки.
