Это Михайло зналъ, потому что нѣкогда вѣрилъ въ большую часть такого идеала; голодная деревня физически не могла дать ему мыслей. Теперь все это прошло и онъ смутно помнилъ, какъ тогда думалъ, но мысли Паши понималъ и не сердился на нее.
А Паша пробовала нѣсколько разъ заводить разговоръ объ этомъ предметѣ, - разговоръ, начинавшійся и оканчивавшійся однообразно.
— А я нынче встрѣтила лукьяновскаго писаря, у котораго жила, — говорила Паша.
— Ну, такъ чтоже?
— Хорошо живетъ! У нихъ сколько птицы, четыре коровы, пара лошадей… Жалованье у него небольшое, да доходу много…
Начинается убѣдительное перечисленіе того, что есть у лукьяновскаго писаря съ женой, — перечисленіе, оканчивающееся всегда такъ:
— Вотъ-бы и ты перешелъ въ писаря! — кротко говорила Паша и съ жалостью смотрѣла на бѣднаго Мишу.
Чтобы разъ навсегда покончить съ такими разговорами, Михайло однажды спокойно сказалъ, что это невозможно, и горячо пояснивъ въ то же время, что одна нажива, безъ всякой другой мысли, много честности убиваетъ, а если кто сразу наживается, то это почти вѣрный признакъ, что человѣкъ тотъ — негодяй. Наконецъ, онъ твердо попросилъ Пашу не говорить больше объ этомъ. Паша напряженно выслушала: она всемъ сердцемъ повѣрила словамъ мужа и больше ни однимъ намекомъ не говорила о «богатствѣ», хотя не понимала…
Михайло отдавалъ себѣ отчетъ во всемъ, что испытывала Паша. Раньше ему какъ-то въ голову не приходило, что будетъ дѣлать его жена, на которую у него остался деревенскій взглядъ… «Около печки… квартиру убрать… шить будетъ», — смутно думалъ онъ, когда, до женитьбы, представлялъ свою жизнь съ Пашей. Теперь ему пришлось ломать голову, потому что онъ отлично видѣлъ, что Паша сильно скучаетъ отъ бездѣлья. Работы по дому ей хватаетъ на какихъ-нибудь два-три часа, а что же еще?… Чтобы занять ее, онъ одно время принялся обучать ее грамотѣ. На дѣло кончилось нѣсколькими уроками. Паша сначала радостно принялась, но послѣ перваго же урока сдѣлалась мрачною. На другой день она слушала съ мучительнымъ напряженіемъ. Въ слѣдующіе дни во время урока на нее нападалъ непреодолимый страхъ. Михайло, какъ всегда, ласково толковалъ ей смыслъ буквъ, но она молчала, какъ могила. Когда онъ заставлялъ повторять что-нибудь, она только съ ужасомъ глядѣла въ одну точку и молчала, какъ мертвая. Разъ, не дождавшись отвѣта отъ нея, онъ съ досадой проговорилъ:
— Что же ты молчишь?
Паша съ ужасомъ смотрѣла на одну точку.
— Скажи хоть что-нибудь!
