Одно открытіе сильно поразило ее.
— А я думала, ты богатый! — сказала разъ грустно Паша.
— Почему же ты такъ думала? — спросилъ съ интересомъ Миша.
— А какже? Кто умный, у того и всего много.
— Ну, это не всегда, — засмѣялся Миша.
Затѣмъ Паша обратила вниманіе на самого Михайлу Григорьевича. Отчего онъ такой нездоровый? Иногда скучный? Пожаловаться на него она не могла, — онъ всегда былъ съ ней ласковъ. Но она его жалѣла. Она была убѣждена, что это онъ на работѣ убивается.
— Какой ты худо-ой! — разъ замѣтила Паша съ любовью и жалостью.
— Я здоровъ, Паша, — возразилъ Михайло, ничего не подозрѣвая.
— Какое ужь… Погляжу я, сколько дураковъ на свѣтѣ шляется, которые богатые, а ты вотъ, умный человѣкъ, сиди!…
— Развѣ умъ и деньги одно и то же, Паша? — спросилъ Михайло, еще не понимая.
— Я про то и говорю, сколько дураковъ на свѣтѣ шляется богатыхъ, а ты вотъ…
— Тебѣ недостаетъ чего-нибудь, Паша? — спросилъ Михайло, еще не понимая.
Паша обидѣлась на этотъ вопросъ и горячо возразила:
— Развѣ я о себѣ? Мнѣ тебя жалко! Сколько работаешь, а все не поправляешься. Ты бы на другую должность перешелъ.
— Зачѣмъ? — спросилъ Михайло.
— А чтобы разбогатѣть, — отвѣтила съ волненіемъ Паша.
— Да зачѣмъ разбогатѣть? — возразилъ Михайло, пораженный, потомъ засмѣялся.
Паша готова была заплакать, убѣжденная, что мужъ смѣется надъ ней. Михайло съ тѣхъ поръ пересталъ смѣяться въ такихъ случаяхъ, а такихъ разговоровъ было много, и надо было серьезно подумать, какъ прекратить недоразумѣніе.
— Я нынче съ хозяиномъ разговаривала, — разъ сказала Паша грустно.
— Съ какимъ хозяиномъ? — спросилъ Михайло, отрываясь отъ книги.
— Съ нашимъ, съ домовымъ.
— Ну, такъ что же?
— Дуракъ онъ! А вотъ тоже имѣетъ двѣ лавки, да домъ вонъ какой страшенный… а не грамотенъ даже! Посмотрѣла я, какъ онъ подписываетъ свою фамилію: возьметъ перо въ руку, а эту руку держитъ другой, да еще ногами упрется и до-олго возитъ… а потомъ встанетъ и вытираетъ потъ съ лица — усталъ, горемычный! А домъ-то вонъ какой!…
— Ну, и чортъ съ нимъ, съ его домомъ! — говоритъ уже съ нѣкоторымъ раздраженіемъ Миша, напередъ зная, о чемъ рѣчь.
— Да вѣдь у него еще двѣ лавки?!
— Ну, такъ что же?
— Вотъ бы и ты… торговалъ бы… А то все на хозяина убиваешься.
— Это невозможно, Паша, — просто сказалъ Михайло. Онъ не осердился, но твердо сказалъ, что богатства ему не надо.
Паша этого не понимала. Для нея богатство составляло высочайшую вершину существованія, первое и послѣднее желаніе людей. Но она желала денегъ вовсе не для того, чтобы сложить руки, разжирѣть и смотрѣть заплывшими оловянными глазами на міръ Божій, какъ большинство женщинъ въ ея положеніи. Ей хотѣлось только, чтобы ея милый Миша пересталъ убиваться и поправился здоровьемъ; ей хотѣлось бы еще, чтобы ей было надъ чѣмъ работать. Ея идеалъ былъ домъ, биткомъ набитый благодатью. Она желала, чтобы у нихъ былъ свой хорошій домъ, чтобы въ этомъ дому было накладено, напущено, набито всего въ волю, чтобы она съ утра до ночи ходила, смотрѣла, носила, укладывала, хранила… Ей не нужно было богатства для того, чтобы ѣсть, пить, лежать на перинѣ или сидѣть сложа руки на животѣ и хлопать оловянными глазами, — она довольствовалась бы солеными огурцами, накрошенными въ квасъ, и хлѣбомъ. Она была бы счастлива работой среди обилія и думала бы только о томъ, чтобы копить, набивать вещей и напускать всякой живности еще больше.
