— Мнѣ скучно одному, Ѳомичъ! — вдругъ сказалъ Миша.
— Поэтому и женишься?
— Отчасти… Но ты лучше оставь объ этомъ, — она мнѣ своя, родная… Но мнѣ отчего-то другого не весело, Ѳомичъ!
Ѳомичъ взглянулъ въ лицо товарища, худое, блѣдное и скучное.
— Ты несчастливъ, Миша? — спросилъ онъ.
— Не знаю. Но мнѣ что-то дурно живется.
Михайло рѣдко былъ такъ откровененъ, и Ѳомичъ понялъ, что если онъ такъ говоритъ, то, значитъ, есть что-то.
— Что же тебѣ еще нужно? Ты получилъ то, чего нѣтъ у милліоновъ, — развитіе и хлѣбъ…
— А что же дальше? — спросилъ пытливо Михайло.
— Какъ что? Да чего же тебѣ?… Какой ты странный! — возразилъ Ѳомичъ удивленно.
Михайло вдругъ съ злостью разсмѣялся и перевелъ разговоръ на другое. Тѣмъ эта неожиданная откровенность и кончилась. Миша, можетъ быть, и самъ плохо вѣрилъ въ свои слова, убѣжденный, что все это — глупая блажь, да въ это время ему и некогда было заниматься собой.
Занятъ онъ былъ въ это время Пашей. Черезъ нѣсколько дней они обвѣнчались. Надежда Николаевна была посаженою матерью у Паши. Приглашены были: товарищъ Миши, машинистъ, нѣсколько простыхъ рабочихъ съ завода и, кромѣ того, Вороновъ Петруша и Исай. Вороновъ добылъ откуда-то черную пару; правда, у сюртука большая часть пуговицъ отсутствовала, но Вороновъ гордо поглядывалъ на себя и: презрительно на кроткаго Исая. Послѣдній былъ, съ самаго начала, такъ испуганъ его взглядомъ, что сидѣлъ въ дальнемъ углу комнаты, почтительно вскакивалъ, когда Вороновъ бросалъ на него взглядъ, и ежеминутно ожидалъ, что этотъ строгій баринъ непремѣнно дастъ ему хорошую затрещину, — ты куда, молъ, затесался, свинья? За исключеніемъ этихъ двухъ гостей, всѣ остальные провели свадебный день весело, хотя вина не было.
Молодые поселились въ своей квартирѣ. Потянулись спокойные дни для нихъ. Михайло уходилъ съ утра на работу, приходя только на полчаса пообѣдать, и возвращался домой вечеромъ. Паша готовила обѣдъ, мыла, чистила, гладила и завела въ домѣ такую чистоту, что боязно было даже шагъ сдѣлать. Паша была счастлива, требуя только того, чтобы Миша побольше давалъ ей дѣла, чтобы она не сидѣла сложа руки. Послѣднее сильно безпокоило ее. Хозяйство ихъ, въ сущности, было скудное. Встанетъ она чуть свѣтъ, сдѣлаетъ обѣдъ, вымоетъ четыре тарелки (больше нѣтъ), два ножа, двѣ вилки, нѣсколько разныхъ посудинъ и съ удивленіемъ спрашиваетъ себя, что же еще дѣлать? Ничего! Тогда она почти собираетъ пылинки съ пола, вымоетъ безъ всякой надобности чистыя окна, вычиститъ всю одежду мужа — и опять дѣлать нечего.
