, покажите счастье и борьбу жизни! Я не требую безумствъ, тяжелаго грѣха, — это дѣло морали, — но я хочу жизни, хочу, чтобы подъ одеждой скрывалось живое человѣческое тѣло, — это дѣло искусства. Пусть изображенная на картинѣ любящая чета покажетъ намъ, что въ ея крови бьется пульсъ, что грудь дышитъ, что въ ней бушуетъ жизнь, что ихъ тѣла — тѣла живыхъ людей. Но нѣтъ, вездѣ только «лунный свѣтъ»
Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ въ американской литературѣ тире, въ живописи — одежда. Живопись не пошла и не пойдетъ дальше, пока не будетъ брать примѣра съ другихъ странъ.
Что касается скульптуры, то американцы достигли наибольшаго совершенства въ изображеніи животныхъ. Изображеніе кошки и собаки — ихъ первая и послѣдняя задача; если же искусство разовьется, то, вѣроятно, они дойдутъ и до изображенія негровъ. Представляя типы современной жизни, американцы вѣчно вертятся на однѣхъ и тѣхъ же темахъ. Они отливаютъ бюсты Вашингтона, распятаго Христа и индѣйца въ военной одеждѣ.
Иногда намъ попадается гипсовая фигура, которая поражаетъ насъ тѣмъ, что на пьедесталѣ выгравированъ какой-то стихъ, фигура представляетъ собой женщину невыразимой красоты, американскую Венеру съ таліей не толще дѣтской шеи, а надпись говоритъ, что такой красоты можетъ достичь всякая женщина, которая купитъ и выпьетъ столько-то бутылокъ «Sarsaparilla Ayer'а». Гипсовая фигура рекламируетъ патентованное медицинское средство. Затѣмъ мы видимъ группу: женщина умываетъ довольно большого мальчика; надпись гласитъ, что всякій можетъ сдѣлаться такимъ бѣлымъ, какъ этотъ мальчикъ, если будетъ употреблять такое-то мыло. Художественное произведеніе рекламируетъ мыльный заводъ Пэра въ Бруклинѣ. Мы осуждаемъ эту профанацію искусства, можетъ-бытъ сожалѣемъ, что онъ такъ открыто служитъ рекламой, но затѣмъ вспоминаемъ, въ какой странѣ мы находимся, и одобрительно киваемъ головой этимъ гипсовымъ рекламамъ. Почему бы и нѣтъ? Онѣ не безъ юмора, и часто остроумны. Само собой разумѣется, что онѣ не имѣютъ художественной цѣны, что это только объявленіе, вывѣски предпринимателей. Но въ нихъ нѣтъ «лунной лирики», онѣ вполнѣ реальны, показываютъ человѣческое состояніе или дѣйствіе. А къ чему мнѣ индѣецъ въ повседневной жизни? Индѣецъ даже не знаетъ, что существуетъ такой феноменъ, какъ мыло. Эти произведенія ради рекламы — первые опыты національнаго американскаго искусства; они соотвѣтствуютъ публицистикѣ и, какъ таковые, составляютъ самое лучшее и оригинальное. Самая смѣлая задача художника заключается въ томъ, чтобы изобразить какого-нибудь доброкачественнаго покойнаго президента изъ тѣхъ временъ, когда носили короткія панталоны, или сдѣлать приблизительную копію Венеры Милосской. При этомъ о президентѣ художникъ знаетъ только то, что единственнымъ его талантомъ была честность, а о Венерѣ, что передъ ней преклоняется весь міръ, — она стоитъ на каждомъ окнѣ, на каждой полкѣ, въ домѣ всякаго обанкротившагося, возвышается надъ каждымъ піанино, каждый поэтъ воспѣваетъ ее. Венера — это самое высшее, что американская скульптура пытается воспроизвести, въ Парижѣ она составляетъ почти весь Лувръ. Я не говорю о ея длинной шеѣ, которая могла бы быть короче, не говорю о драпировкахъ, которыя составляютъ декорацію и которыя вмѣсто того, чтобы покрывать ея формы, скрываютъ ихъ. Я принимаю ее такъ, какъ она есть, какъ откровеніе. Я чувствую эстетическое наслажденіе, смотря на ея правильную почти безупречную красоту, но она ничего не говоритъ моей душѣ. Ею можно пользоваться, какъ закладкой для книги. Кажется, ни на одномъ рыбномъ базарѣ не встрѣтишь женщины, на лицѣ которой было бы меньше выраженія, чѣмъ у Венеры. Обыкновенно, когда человѣкъ стоитъ гдѣ-нибудь, то онъ стоитъ для чего-нибудь, а не такъ зря; между тѣмъ Венера стоитъ на своемъ пьедесталѣ безъ всякой видимой необходимости, она просто стоитъ на мѣстѣ и только красива. Она недоступная, строгая чистота, если я дотронусь до нея, то я запятнаю ее. Я не люблю этой дамы, она лишаетъ меня иллюзіи и стремленія и даетъ мнѣ лишь пустое эстетическое наслажденіе, которое не обогащаетъ меня. Одна или двѣ руки придали бы только цѣльность ея тѣлу, которое такъ мало выражаетъ. Съ нѣкоторымъ воображаемымъ «художественнымъ пониманіемъ» и аффектаціей можно, пожалуй, представить себѣ ея тѣло одушевленнымъ, а въ слѣдующій вѣкъ, когда люди будутъ еще болѣе впечатлительными, они, бытъ-можетъ, найдутъ пульсъ въ ея драпировкахъ.
