Но через два дня сторож нашелся. Его обнаружили довольно далеко от почты, в зарослях орешника на Новоржевской дороге, связанного по рукам и ногам и полузадушенного тряпичным кляпом. В больнице сторож, придя в себя, сказал, что в поджигателях он опознал кулацкого сына Пашку Суханина. А других двоих не знает.
На тихой Сороти наступили тревожные дни. В Михайловском и окрестных деревнях по ночам патрулировали комсомольцы с ружьями. Говорили, что молодуха Дашка из Русаков приползла из леса на локтях. А кто изуродовал и за что, рассказать не смогла,— от испуга дара речи лишилась. Бабы стали бояться в одиночку ходить за хворостом. Михайловские пастухи пасли скотину только в пойме Сороти, на виду у деревни Воронич.
Прошло десять дней со дня пожара. Милиция вместе с комсомольцами дважды прочесала все окрестные леса, но бандитов так и не поймали. Народ в поселке волновался. На базаре молодухи молоко и масло спускали за бесценок, лишь бы пораньше вернуться домой. Убытки возмещали языками: ругательски ругали милицию.
А Тоня хоть и не считалась трусихой, но на ночь двери теперь запирала на все крючки и задвижки. А рядом со своей постелью клала топор. Бабушка посмеивалась: «Дура девка. Зачем они к нам полезут? Какое такое у нас богачество?» — «Им не деньги надо,— отвечала Тоня. — Это вам не уголовники».
Аленкин отец пугал женщин всего дома и ехидничал: «Их в лесу не один десяток отсиживается. Прибыл столичный Шерлок Холмс — следователь Пузанов. Захариху арестовал. Диверсанта в обшарпанной юбке. Этот веревочку размотает!.. Голова...»
Тоня вступила с соседом в спор. Ну и что ж, что приезжий следователь арестовал Захариху? Жаль вот только, что скоро выпустил...
А веревочка и в самом деле не разматывалась; Не находилось того кончика, за который могло бы ухватиться следствие.
Я, мои подружки и Вовка Баранов, все вместе и порознь, глаз не спускали с Захарихи, но ничего особенного не приметили. Она по-прежнему каждый раз бывала на базаре, но ничего не продавала и не покупала. Ходила в церковь и к своей подружке Тарантасихе. Пьяная ссорилась с сыном Ленькой. Кричала на весь поселок. А больше ничего.
Случилось так, что Анна Тимофеевна не смогла пойти с нами в Михайловское к больйой Мане Козловой-маленькой. Вместо нее пошла вожатая Катя.
Нога у Мани была толстая, как бревно, синяя, вся в гнойных язвах. Маня плакала, мать ее тоже плакала, и бабка плакала. Шушукались в сенях многочисленные Манины родные т двоюродные сестренки и братишки.
