Вскоре в столовой стало шумно, как на деревенской сходке. Казалось, говорили все разом, не слушая друг друга. Из-под двери поползли струйки табачного дыма. Голоса умолкали только тогда, когда мать начинала кашлять. А потом опять перебивали друг друга: «Бу-бу-бу!»
Тоня, прислушиваясь, морщилась, осуждающе качала головой:
Все у нас не как у добрых людей. — Она вытряхнула на кухонный стол содержимое своего тощего кошелька с потертыми боками. Аккуратно сосчитала деньги и сказала то ли мне, то ли себе:
У Анастасии Дмитриевны сегодня день рождения. Пирог испекла с черникой. А тут...— Она безнадежно махнула рукой. Приказала мне:— Сиди смирно. Сама туда носа не суй и ребятишек не пускай, чтоб не мешали. Я схожу в «Шаги-раги». Дюжину пива да раков куплю. Надо же людей угостить.
Сколько же ей? — поинтересовалась я.
Тридцать один,— ответила Тоня и на сей раз не сделала мне замечания за неуважительное «ей».
Ай-яй-яй, какая старая! А мне только тринадцатый пошел...
Балда ты,— беззлобно выругалась Тоня и, повесив на руку грибную корзинку, ушла.
Я была раздосадована. И зачем, спрашивается, их караулить? Что я, сторож, что ли? Кино из-за этого прозеваю. Виталий Викентьевич обещал нас всех провести бесплатно. Он в клубе свой человек. Драмкружком командует и на рояле играет, чтоб было веселее немое кино смотреть.
Голоса за дверью стали громче. Спорили о трудодне. Это было мне знакомо. В Сергиевке тоже на всех сходках колхозники спорили, как делить хлеб: по едокам или по работникам.
— Да поймите вы наконец, что уже повсеместно вводится трудодень как единственно приемлемая мера оценки труда! — кричал Федор Федотович. А мать все кашляла. Ей бы и в самом деле надо лежать да пить пареный калиновый настой, а не спорить в таком дыму. Была бы здесь моя бабушка, она бы ее живо вылечила.
До начала занятий в школе оставалась одна неделя. Я волновалась: школа новая, ребята незнакомые, по каждому предмету теперь будет отдельный учитель. А это ведь совсем не то, что один Петр Петрович. Беспокоило меня и другое. Я выросла из своего школьного тйлатья, сшитого два года тому назад из бабушкиного шерстяного платка. Да и вообще платья, привезенные мною из деревни, стали малы и тесны. Что надеть в школу? За вечерним чаем я спросила об этом Тоню в присутствии матери.
— Галинке приспособим твое школьное,— не задумываясь решила Тоня. — А ты наденешь фланелевое, коричневое. Белый воротничок пришьем.
Это единственное из моих платьев было мне пока впору, но я его ненавидела за несуразный фасон: все в сборках, и рукава как фонари.
