Михайловское досталось законным наследникам: бабушке Пушкина — Марии Алексеевне Ганнибал и ее дочери — Надежде Осиповне. А после смерти Надежды Осиповны перешло к ее детям: Александру, Льву и Ольге.
Пушкин влюбился в Михайловское еще отроком, а потому оставил село за собой, а брату и сестре их долю выплачивал деньгами.
Вот она- какова, краткая история родовой колыбели великого поэта.
Слушала я рассказ Виталия Викентьевича во все уши.
Ветер по морю гуляет
Да кораблик подгоняет.
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах...
Так бы и запела во весь голос. Вот оно где, голубое и зеленое диво — красота! Именно здесь, а не в сказке за тридевять земель. Построить бы на кругом скате Михайловского холма голубую глазастую школу а внизу, у самого озера Маленец, разбить пионерский лагерь с голубыми палатками, с алыми флажками на тоненьких мачтах. И чтобы пели тут пионерские трубы-фанфары, встречая утреннее солнышко. И чтобы сновали по гладкой озерной воде голубые лодочки-байдарки.
Не раз я, слыхала от учителя Петра Петровича про пионерские лагеря и книжки про это читала. А вот видеть не довелось. Разве что во сне. Ах, пожить бы в таком голубом лагере. Хоть один денек...
— А вот здесь, сударыня, будет заново отстроен деревянный дом Пушкина. — Виталий Викентьевич повел худой рукой справа налево и будто резинкой стер мою голубую мечту. Ну что ж? Пусть тут стоит дом Пушкина, как стоял в старину. А голубую школу можно построить на другом холме. Мало ли их в Пушкинских Горах.
— А вот здесь жила любимая мамушка Александра Сергеевича. Арина свет Родионовна...
Пока мы рассматривали нянин домик-баньку, маленький, кругленький, серенький, точно деревенский подовый хлебец, подошла молодуха. Она была в белом холщовом фартуке, с большой зеленой лейкой в руках. Молча нам поклонилась и стала поливать цветы и кусты сирени у крылечка няниного домика. Нам очень хотелось осмотреть домик изнутри. Молодуха отрицательно покачала головой:
Не велено отпирать. Добро там всякое сложено. Собирают люди для музею. Кто лампу старинную несет, кто книгу святую, а кто и кочергу. Кто что.
Это что же, вещи Пушкина? — с интересом спросил Виталий Викентьевич.
Может, и евонные. Кому надо, разберутся. А наше дело маленькое. Сказано принимать все да беречь. Мы и берегем.
Вот так-так! — обрадовался он и подмигнул мне: —Лед тронулся, сударыня. А я-то, Фома неверующий, по наивности-полагал, что до этого нет никому дела! Знаете, сударыня, последняя мечта моей неудавшейся жизни — видеть здесь все, как было при жизни поэта. И пусть сюда приезжают на поклон люди со всего света, а мы будем гордиться да радоваться. Это наше — русское! Завидуйте, господа!..
