Тоня нахмурилась:
— Вадика не отпущу. Еще потеряете где-нибудь. Вадька взвыл дурным голосом. Гость заткнул пальцами уши. Дед Козлов крикнул с улицы:
— Тон юшка, доцка, отпусти мальца прокатиться. Я его сей секунд назад доставлю в целости-сохранности.
И Тоня уступила.
До Михайловского домчались мигом. Вылезли у входа в парк. Вадька остался в шарабане. Дед Козлов ему сказал!
— Шибче держись, коток мой серенький. Полетим домой, как ковер-самолет.
Войдя в парк, Виталий Викентьевич поклонился на все четыре стороны. Сказал нам с Галкой:
Вот вам, сударыни, любимый сад-огород Александра Сергеевича.
Поглядела я и ахнула. Ну и сад! Лес. Настоящий лес, с густым подлеском. Я никогда такого и не видывала. Даже во сне.
Деревья, как многорукие великаны, сплелись сучьями — неба не видать. А на желтые песчаные дорожки выставили свои узловатые причудливые ноги-корневища. От этого дорожки похожи на рубчатые бельевые каталки. Споткнулась я об огромный корень, чуть нос не разбила, а Виталий Викентьевич смеется:
— На этой аллее еще сто лет назад Анна Петровна Керн спотыкалась, когда с Пушкиным прогуливалась.
Я уточнила:
— Это дролечка евонная?
Виталий Викентьевич даже остановился:
— Боже! О маленький варвар! Послушай-ка:
Я помню чудное мгновенье —
Передо мной явилась ты...
Одна аллея, другая, третья — еловая, дубовая, березовая, опять еловая. Как стрелки разбегаются во все стороны. А сверни с дорожки — враз заблудишься.
А птиц в этом саду-парке! Соловьи заливаются наперегонки, рассыпают малиновки серебряные бубенчики, взапуски кукуют кукушки, по-кошачьи мяукает птица-иволга. И зверюшки тут водятся.
Сидит на еловом суку совсем невысоко большеглазый прехорошенький звереныш и раздувает меховые щечки. А в передних крошечных ручках большую еловую шишку держит. Галка даже остановилась:
Это что за диво такое? Кошка—не кошка...
Это белочка — сказал Виталий Викентьевич. — Ах ты озорница!
«Цоки-цоки-цоки-цоки!» — передразнила белка, вильнула пушистым хвостиком и пропала с глаз.
Парком мы вышли к озеру Маленец и уселись на его берегу отдохнуть. Наш опекун не молчал ни минуты. Рассказывал. Не знаю, что понимала Галка, а я боялась пропустить хотя бы слово.
...Не в тридевятом царстве — в тридесятом государстве, не в чужой стране Швейцарии, не в заманчивом мареве чужедальних прелестных стран, а на нашей дедовской Псковщине вольно раскинулись земли древней Михайловской губы — быль о голубом и зеленом чуде.
Земли эти, в старину входившие в состав боевого псковского пригорода Воронича, начиная с XIV века часто упоминаются в русских летописях.
