— Честное слово, ты молодец! — И высыпала в Федькйну заскорузлую ладонь половину пачки папирос «Пушка».
— Вадим! Отойди сейчас же от воды! — приказала она.
А как отойти, если перед самым Вадькиным носом толкутся большие сине-прозрачные стрекозы и садятся на камышинки у самого берега. Никогда такого раньше не видел Вадька-Вадим. Таращит глаза-смородины:
— О-о-о! Какое оно... летает
Пока я глазела на Федю-сторожа, проворная моя сестренка набрала большущий букет ромашек и лиловых колокольчиков. Похвалила мама Гальку. Мне стало завидно. Начала тоже рвать ромашки, выдирать с корнем тонконогие колокольчики.
Когда букеты сложили вместе, получилась целая охапка. Мама сказала:
— Великолепно! Подарим Пушкину. Ну, пошли.
С непривычки лестница, ведущая на вершину Святой горы, показалась мне крутой и высокой. Серые плиты-ступеньки тяжелые, нешлифованные, с трещинами и выбоинами. А из трещин старинных травка молодая к солнышку рвется — яркая, узкая, острая, что щетинка.
Интересно: кто строил лестницу монастырскую? Кто таскал на гору тяжелые плиты? Монахи толстые? Вряд ли. Наверное, рабы монастырские. Кто же еще.
Носятся над Святой горой сизые галки и орут так, точно их заживо ощипывают. В высоченных ветлах по всем склонам горы картаво и нудно бранятся грачи: «Ук-р-р-ал чер-р-вя-ка! Ук-р-р-рал!»
Мама засмеялась:
— Веселое место!
Лестница заканчивалась круглой небольшой площадкой. Посередине — собор Успенский: низкий, круглый, белый, толстый — как гриб-боровик с двумя шляпками.
Окошки узенькие, зарешеченные, и совсем их мало. Всей и красы, что синее небо проткнул серебряный шпиль с золотым крестом на маковке. А так ничего особенного.
На колокольне галки дерутся. Под застрехой ржавой голуби гырчат.
— Бонжур, сударыня! — Я оглянулась и прыснула в рукав. Стоит перед мамой маленький старичок и, как петух, шаркает маленькой ножкой в рваной парусиновой баретке. Белые усы в растопырку. Белые брови торчком. Хохолок надо лбом как клочок белой ваты. А нос тонкий и горбатый-прегорбатый, как у барона Мюнхгаузена. В руках у старичка зеленая шляпа вся в дьгрьях. И костюм весь в дырочках. Моль, что ли, на него напала?..
Старичок говорит маме:
Разрешите представиться. Граф Сошальский!
Галька, не поняв, переспросила меня шепотом:
Граф?
А я только глазами моргаю,— никогда графов не видывала. Думала, их давным-давно на свете нет.
Мама улыбается, в глазах смешинки прыгают, а сама тоже кланяется графу:
— Очень приятно, ваше сиятельство!
