Так ведь, товарищ старший лейтенант, не сегодня как-нибудь сюда попали. Смекаем, что к чему. Пришли. Тут пулемет сержанта Забеллы. Где ты, Василь? — негромко позвал Соловей.
Никак, это Соловей? Здорово! Чего прибежал? — откуда-то вроде бы из-под земли послышался простуженный голос.
Потом ворчание в боковой нише:
Залезть-то не диво, а вот выбраться как... Илюхин, подсоби. Не видишь?
Соловей, помоги и ты,— приказала я, полагая, что сержант с красивой фамилией Забелло — человек не первой молодости.
Небось выкарабкается,— небрежно отмахнулся связной.
И сержант выкарабкался и оказался совсем молодым: низкорослый, кряжистый и очень рыжий. Его каска отдыхала на бруствере, а пилотку он уронил, выбираясь из «спальни», и даже при неверном ракетном освещении голова пулеметчика казалась краснее подосиновика. «А глаза наверняка зеленые, как трава,— подумала я. — Бесовские и плутовские, как у всех рыжиков».
Здорово, сестричка! — явно обрадовался сержант Василий Забелло. И бесцеремонно уставился мне в лицо.— Сколько лет, сколько зим?
Здорово, братишка,— ответила я в той же тональности. — Верно, давно не встречались. Соловей, если ты будешь строить сержанту такие гримасы, рискуешь навсегда остаться кривым. Как дела, товарищ сержант? Докладывайте. Я— командир роты.
В расчете Забелло не три, как я думала, а четыре человека. Потому-то он и имел возможность забиться в нишу на часок-другой. С непередаваемым наслаждением рыжик выпускает через широкие-ноздри незабористый дымок от «Звездочки» и беззлобно жалуется на пулеметчика Илюхина.
— Верите ли, и знудит, и знудит, как баба худая (ох, извиняюсь!). И все ему не так. То холодно, то голодно, то перину подавай. Вот уж немилый мужик, доложу...
— А ведь вам. сержант, не целоваться,— прерываю я жалобу, как не стоящий внимания пустяк. — Ведь верно? Илюхин, где ты там? Подойди.
До того солдат измотан — возраста не определишь? можно дать и двадцать, и все сорок с гаком. На дочерна закопченном лице — выражение покорной угрюмости.
— Что же ты, голубчик? — Я не укоряю — спрашиваю, прощая солдату невольный грех. — Держись, браток, очень тебя прошу. Комбат обещал, что нас скоро сменят. Потерпи еще немного. (Для пользы дела и соврешь не моргнув глазом.)
Илюхин что-то беззвучно шепчет растрескавшимися , губами и, не услышав звука собственного голоса, устало машет рукой: какой тут, дескать, разговор. Все ясно.
Вот что, сержант. Боюсь, что одного у тебя придется забрать. Извини, но надо. Понял?
