То и дело над нашими головами проносился горячий шквал снарядов — то чужих, то наших. Вспыхивали ракеты и, едва взлетев, с шипением гасли под косыми струями дождя. Трассирующие пули, как раскаленные угольки, выбрасывались целыми пригоршнями откуда-то снизу и, завывая на разные голоса, неслись вверх — прямо нам навстречу. Все ясно: значит, наши— на высоте, а фриц — внизу, в лощине. И это уже неплохо. Минометные залпы почти без передышки кромсали подходы к боевым позициям. То и дело мы ложились прямо в грязь. Чертовски неприятно, но было бы обидно и смешно погибнуть, не дойдя до настоящей войны. Теперь уже младшие лейтенанты крыли Гитлера и его присных не очень-то интеллигентно и извинялись передо мною громким шепотом и порознь, и все вместе. А мне и самой было впору облегчить душу, но я не умею употреблять «соленые» слова. Убеждена, что и на переднем крае можно разговаривать по-человечески. И пусть сколько угодно спорят со мною бывалые фронтовики — не соглашусь. Что-то я ни разу не слыхала, чтобы комиссар Юртаев или тот же Димка Яковлев крыли матом даже в самые невыносимые моменты боя.
На КП батальона мы ввалились мокрые и грязные с головы до пят.
В просторном, и сразу видно, что бывшем немецком, блиндаже находилось человек пятнадцать. Преимущественно— молодежь. Но самым молодым был, пожалуй, комбат Бессонов. Ну сколько ему: двадцать? От силы — двадцать два. Невысок ростом, но подтянут и даже не по окопному щеголеват. По-юношески жидок в талии и по-мужски самоуверен. Наше внезапное появление его заметно обрадовало: карие глаза возбужденно заблестели, в углу большого рта заиграла усмешка.
— Ну, друзья, теперь наше дело в шляпе!—вееело сказал он. — А то мы тут без комсостава совсем сникли— хоть караул кричи.
Один из моих спутников вежливо попросил старых газет — дорожную грязь пообчистить.
Браток, не смеши ты меня,— покровительственно усмехнулся комбат.— Честное слово, мне не до смеху.
Так ведь я же прошу старых,— сконфузился новичок. А в ответ сразу несколько добродушно-насмешливых голосов:
А у нас газетки не старятся.
Как получим да прочитаем от доски до доски — так ее, голубушку, сразу — «на сорок».
На сорок шматов, на сорок лбов, короче — на «козьи ножки».
Вы это учтите, если курящие,— дружески посоветовал комбат вновь прибывшим. — С куревом у нас беда. В особенности сейчас. Табачок и завертка — на вес золота.
Он был прав. Заядлым курильщикам на переднем крае приходится туго, а при наступлении — в особенности. Курево даже офицеры не каждый день получают, "а о солдатах и говорить нечего: сутки прозябают на трех завертках махорки «вырви глаз». А потом на выбор: хоть мох кури, хоть прелые листья, а не хочешь — как хочешь.
