Не пойдет она в банк, не пойдет и в «Шиарсон»[7]. Встретится разве что с Диком Горхемом, потому что с ним дружил Мори. Дик был юристом профсоюза, когда Мори состоял там бухгалтером. В то время профсоюзу ДБ[8] был не по средствам, вот они и наняли Мори, у него-то диплома не было. Дику без малого восемьдесят, но юрист он и в восемьдесят юрист, и от дел он не отошел. Свою контору на 8-й авеню в одну комнату, заваленную грудами бумаг и папок, в доме без лифта, он сохранил. Тут тебе и пожелтевшие газеты, идишские в том числе и книги в бумажных обложках, и всяческие наградные знаки от профсоюза. Стены почти сплошь в фотографиях товарищеских обедов, Дик выходит из-за стола, распахивает ей объятья. Спрашивает, как она, но у нее за спиной уже сгрудились Эд, Сара, Генри. Все говорят разом. Ей нужно купить банковские сертификаты, нужно купить необлагаемые налогами муниципальные облигации. Эд стоит горой за банковские сертификаты, Генри — за облигации. Сара говорит: облигации тем хороши, что она сможет тратить проценты, а основной капитал не трогать. Роза открывает рот, но ей не удается сказать ни слова: они говорят наперебой. Она сейчас задохнется, такое у нее ощущение.
— Банковские сертификаты — это хорошее, солидное вложение капитала, — говорит Эд.
— А к-к-как же штрафы? — перебивает его Генри.
— Ну и что что штрафы. Штрафы незначительные, она не понесет никаких…
— А что, если вложить деньги и туда, и сюда? Или учредить фонд… — предлагает Сара.
— Не лежит у меня душа к фондам, и я вам объясню, почему. То, что они именуют продуктом, — растолковывает Эд, — это пакет, наиболее выгодный фондам, а все, что они именуют…
— Вон! Вон! Все — вон! — взрывается Роза. — Мочи моей нет вас слушать.
— Может, ты хочешь перенести разговор на другой день? — Сара — само сочувствие.
— Нет, — рявкает Эд. — У меня нет другого дня.
— Я хочу поговорить с Диком. Без вас, — это Роза им. — Пожалуйста, выйдите. Прошу вас.
Они мнутся. Сара уводит их к выходу.
— И где прикажете нам ждать — на улице? — ворчит Эд.
Роза с Диком остаются наедине. Он подсаживается к ней.
— Роза, — говорит он. Берет ее за руку. Придвигает к ней большую стеклянную конфетницу, протягивает ей ириску. Она разворачивает желтый целлофановый фантик, кладет ириску в рот. Но стоит ей распробовать конфету, как из глаз у нее льются слезы: уж очень ириска вкусная. Она и забыла ее вкус.
— Не хочу я этих денег, — говорит она.
— Знаю. — Дик ее понимает. У него прямодушные синие глаза, высокий купол лба, розовый, с легкой россыпью веснушек. — Но он оставил их тебе, сама знаешь.
