«Значит, это правда?!» — мне трудно.
«Так в „Молодом ленинце“ уже давно писали. Ты что, не читал?»
«Читал. Но это было первого апреля».
«Ну и что? Я с их соседкой подружилась. Там матери и сестре уже вызов пришел. И денежные переводы сыплются, как из рога изобилия. Были последними людьми, а теперь весь двор к ним относится почтительно».
Я смотрю на улыбающуюся Арнольдовну и понимаю, кого она мне давно напоминает. Мою классную руководительницу — Немезиду.
Мать и дочь берутся за руки и уходят в хорошем настроении.
Слониха просит почесать ей спину, переворачивается, как мешок, набок.
Стаканчик кофе стоит, но пара уже нет.
Я хватаю отца Лопатиной за грудки и ударяю головой о стену. Я делаю это весь день.
«Мне жалко шмакодявку, — говорит слониха. — Выбрала для себя порочное общество, дурочка. Сопьется, скурится, станет наркоманкой, проституткой. Если уже не стала».
Кровать скрипит под ней, она кидает журнал о здоровье на пол и проваливается в сон.
Я выплываю в высший свет. Стильная, манкая Лопатина выглядывает из-за кулис и машет зрителям. Она смеется. «Вешалки» обступили ее, радуются успеху. К ней идут гости, обнимают, целуют ее, дарят цветы.
Передо мной новая Лопатина. Теперь любовь ко мне она будет продавать другим — в каждом взгляде, росчерке и помысле.
Я хочу, чтобы она была прежней — в уродливой шляпе и с кучей комплексов. Я хочу, чтобы она всегда жила рядом.
Планета Земля с глупым и медленным упорством движется по прежнему маршруту… У кого-то наступает утро, у кого-то — ночь.
Я поворачиваюсь лицом к стене, сворачиваюсь в позу зародыша и засыпаю.
