— Открой, — сказала мне Элеонора, нервно отряхивая шелуху со своего красного спортивного джемпера.
— Это наверняка к тебе, — я упрямо глядел на экран. — Твоя барахольщица из Турции вернулась.
Канарейка стала орать с такой интенсивностью, будто призывала спасти ее от насилия.
Элеонора уничтожила меня взглядом и резко вышла из комнаты. Я сделал телевизор потише.
Но какой-то сбивчивый диалог женщин разобрать не смог, только почувствовал опасность и насторожился. Элеонора крикнула меня.
Я вышел.
Лопатина… Бледная, глаза злые, одурманенные, рот открыт, рыжие волосы торчат во все стороны, будто таскали за них. Стоит в халатике и тапочках, дрожит.
Элеонора тонет в своей беспомощности, смотрит на меня, словно задает все вопросы мира.
— Собирай вещи и пошли! — грубо приказала мне Лопатина, буравя взглядом рецидивистки.
— Что?.. — еле слышно пробормотал я.
— Повторяю: быстро собирай свои вещи! Ты уходишь со мной! Будешь жить у меня! Понял?!
От нее несло водкой.
— Прекращай игрульки, — сказал я ей строго. — Иди домой.
Она вцепилась лапками в дверной косяк, как обезумевшая белка.
— Я никуда не уйду!
— А по какому праву, — начала Элеонора тоном, в котором смешались фальшивое извинение и скрытая агрессия, — вы вообще… ТУТ?!
Лопатина быстро перевела взгляд на нее.
— По праву нашей с Эдуардом любви друг к другу.
Я остолбенел.
Элеонора с глупой улыбкой посмотрела на меня, затем опять на Лопатину. Постепенно рассмеялась и с обманчивым дружелюбием, снисходительно стала объяснять ей:
— Вы очень симпатичная женщина, у вас есть поклонники, даже из Москвы приезжают, но… Не теряйте время на моего мужа, хорошо? Вы не в его вкусе, поверьте. Я даже не могу на вас обижаться и ревновать, это просто смешно… Неприлично смешно.
Я отвел взгляд в сторону, слегка кивая в знак согласия.
— Если бы то, что вы говорите было правдой, снег летом пошел бы!
— Интересно, а вам он тоже любит целовать пальцы ног? — оборвала нас Лопатина. У нее дрожал подбородок, в глазах смешались боль и торжество, как у фанатички, бросившей в огонь что-то ценное.
Элеонора мгновенно покраснела. Оглушенно смотрела на Лопатину.
— Он начинает с мизинца, — коварным шепотом продолжала эта ведьма. — Называет его гномиком и…
— Убирайся отсюда! — не выдержал я. — Убирайся!!!
— Тихо!!! — истерично закричала Элеонора. Я опешил. Она смотрела мне в глаза — по-новому, будто искала там десять отличий от меня прежнего. — Я не отпущу эту девочку… Мы будем разбираться… — Она обернулась к Лопатиной. — Вон туда идите, на кухню… Можете не снимать… свои тапочки.
