Я понятливая, сразу поняла, для чего эта дырочка. Мама смоет водой — чисто, никакого запаха. Мама меня хвалит за это. А что хвалить? Кошки все чистоплотные, это коты неряхи. Зря мама называет меня Котей. Ничего, скоро она убедится, что кошка лучше.
На прогулку мы отправляемся вместе.
Мама медленно идет по дорожке, цокает своими опасными каблуками. Я бегу впереди, прячусь за деревом, потом выскакиваю и кидаюсь на маму. Стоя на задних лапках, пытаюсь передними обхватить ее ногу. Но даже нога недосягаема для меня.
Эта игра не нравится маме. Она бережно отводит мои лапки и произносит непонятные слова:
— Ты порвешь мои колготки. Не делай так, Котя.
Но с кем же мне играть, если мама сердится?
Однажды мы с мамой оказались в таком месте, где что-то огромное сверкало и гремело, забивало нос едкой соленой пылью.
Я ужасно испугалась.
Мама держала меня на руках, прижимала к себе, защищая, но мне казалось, что опасность не проходит. Я вырывалась, пыталась залезть под кофту, укрыться там с головой.
— Глупый Котя, — смеялась мама. — Это же море!
Ну и что — море? Оно страшное, вон как безжалостно лупит о берег, гоняет камушки туда-сюда, они даже визжат. Слушать это невыносимо. Ты можешь не бояться, мама, ты большая. А что делать таким маленьким, как я? Унеси меня отсюда!
Больше к страшному морю мы не ходим.
Меня очень огорчает, что мама такая большая, даже разглядеть ее невозможно. Вижу то ноги, когда она ходит, то руки, когда кормит меня, то глаза и губы, когда держит меня перед собой, что-то говорит или ласково дует на меня.
Уютнее всего у нее на шее или под рукой. Тогда не нужно задумываться, почему мама такая большая. Просто прижиматься к ней и наслаждаться ее теплом.
Что случилось с мамой? Почему она суетится, открыла дверцы шкафа, складывает свои платья и кофты в большой ящик с ручкой, раскрытый посреди комнаты?
Я забралась в ворох одежды. Как чудесно пахнет мамой!
Но мама выпутала меня из платьев, поставила на пол. Я снова залезла. Оказывается, с этим странным ящиком играть можно.
— Глупый, — сказала мама. — Веселишься и ничего не понимаешь.
И я начала понимать: происходит что-то плохое, ужасное для меня и для мамы. Я не поспеваю за ее ногами, обутыми в нестрашные тапочки без каблуков, подпрыгиваю, чтоб заглянуть ей в глаза, но могу только вцепиться в подол халата. Я так и болтаюсь на нем, предчувствуя для себя огромную опасность в этой суете и беспорядке, в том, что мама иногда берет меня на руки, зарывается носом в мою спинку, шепчет что-то жалостное. Но глаз ее я не вижу, она их прячет от меня.
