— Приобретен в основном на ваши пожертвования.
— Серьезно? Да разве я в церковь ходил?
— В мае исповедались.
— Какие же грехи?.. — вырвалось у меня.
— Страсти терзают вашу душу.
— Стало быть, я сюда ходил и с женщинами крутил?
Священник не ответил, пристально вглядываясь.
— И никто мне про церковь не сказал!
— То была ваша тайна.
— Я болен.
— Вижу.
Я внезапно совершил странный поступок: взял его руку и поцеловал. И так мне неловко стало, что побежал я меж могилами куда глаза глядят.
Однако слово сдержал, хотя одиноко мне было и больно: не прокрался, как мальчишка, в полночь на свидание. Не знаю, приходила ли она. Я сидел в темноте в кресле, пил коньяк из банки и видел (то есть представлял) одно освещенное в голубом шелке оконце в старой зелени дуба за возлюбленной статуей. «Юношу, горько рыдая, ревнивая дева бранила…» Ну почему я так сказал: моя внезапная любовь к ней — может быть, главная загадка преступления. И куда эта любовь делась? Но в ее доме не может пахнуть смертью, невозможно, противоестественно, и братец давно бы почуял. Есть ли у них погреб?.. Тьфу, отстань, не лезь к ним… молодым, здоровым, безупречным.
На себя оборотись — в чем я признался на исповеди? Не разбираюсь в таких вещах, но старичок-священник деньги от преступника не взял бы, в это я поверил твердо и свято.
В наказание за свою былую непотребность спал я теперь обычно со статуей — холодной нездешним холодом и с зелеными пятнами, которых все больше становилось… и как будто на меня они переходят — руки в пятнах. Проснулся в ледяном поту, в голове звон — в дверь звонят, простой рабочий человек пришел. Сели, закурили, он сказал:
— Письмо написала Вертоградская.
— Отпечатки пальцев есть?
— На самом письме — ее и ваши, естественно. Ну, что вскинулись — вы ж его читали?
— Да. Разумеется.
— Ну, а конверт, переходя из рук в руки, уделался так, что ничего уже не различишь.
— Что она делала в Кашире — вот загадка.
— Да уж, никаких связей установить не смог. Родом Вертоградская из Одессы (запрос родным ничего не дал — два года не появлялась). Ни в киноэкспедиции, ни в кемпинге ее не видели.
— Федор Платонович, и логически рассуждая: даже если Вера неделю у родственников или у друзей в Кашире провела — как ее вещи в киношном реквизите оказались?
— Тем не менее Семен Колпаков утверждает, что на каширскую электричку ее посадил, и без вещей.
— Если ему можно верить.
Котов покивал: он-то никому (может, и мне?) особенно не доверяет.
