— Господи! Неужели мы станем свидетелями убийства?
— Те, кто находится здесь, не отвечают за то, что происходит там.
— У меня сердце кровью обливается! — Вдруг Мать в одном из гигантов узнала сына. — Пустите меня к нему! Немедленно пустите! — Она ударила стену.
— Хорошо! — Правитель обратился ко всем. — Решайте, нужна ли нам мысленная стена или пусть обе половины города сольются в одно? Мое мнение остается прежним, слово за вами.
— В это время мужчины с шестами настигли девицу. Двое схватили ее за руки, один отнял ребенка, и, несмотря на ее отчаянное сопротивление, поволокли к двум, видимо, вожакам. Ряды великанов колыхались в ожидании расправы.
— Я не могу этого вынести, — прошептала Мать в ужасе. Молодой человек в очках с металлической оправой приобнял ее за плечи.
— Значит, пусть стена исчезнет? — Правитель молча смотрел, как поднимались руки: одна, две, три, пять… И все. Все! Жалкие единицы. Выходит, он победил, он прав, и город будет спасен.
Его голос звучал как призыв:
— Решение принято. Мы просим во имя общего блага прекратить раскол и направить с вою мысленную энергию на удержание защиты. Мы окончательно отсекли зло. Стена будет стоять. — Он воздел руки к небесам, словно призывая их в свидетели.
И в это невыносимое мгновение, когда девушку и младенца вот-вот растерзает озверелая толпа по ту сторону, а они разойдутся по домам, и жизнь потечет как прежде по законам справедливости, — толща жидкого стекла за спиной Правителя стала мутной, окрасилась в темные и серые тона, и вдруг вся стронулась, сдвинулась, потекла, одновременно дымясь, испаряясь, исчезая. В недоумении и ужасе взирали друг на друга люди. За факелами, за ощетинившейся толпой отверженных посвященные увидели мир, обращенный в хаос, поверженный в зловонные, отвратительные развалины неведомой силой.
В свою очередь обитатели территории Крутого, как загипнотизированные, обозревали деревья, асфальтовую дорогу, светлые дома поодаль и крохотную горсточку людей.
Вдруг повисшую тишину нарушила Мать:
— Паша, сынок… — Она шла вперед, протягивая руки.
Куца, стоявший в первом ряду, растерялся, отступил, но в следующий миг молниеносно, хищным, кошачьим движением метнулся к женщине и коротко, страшно ударил ее в грудь. Она упала, сын склонился к ней и прошептал:
— Ненавижу. Все из-за тебя.
И тут Мясо, перекрывая нарастающий шум, заорал:
— Мочи козлов!
Визжащая лавина, затоптав Маню и Котика, брошенного за ненадобностью на шоссе, хлынула в еще недавно неприступный чертог.
