— Лер…
— А, надоело всё! Да ты садись.
По клетчатым скомканным простыням кровати — книги. Моуди «Жизнь после смерти», Резанов «Танатология — наука о смерти», стопками — диски: «Дорога в ад», «Полночный ужас»…
Лерочка, поджав синюшные ноги, сидит на тахте, и в лице ее, былом прелестном лице, так странно изменившемся за две недели — болезненная отрешенность и пугающая улыбка.
— Ты всё это читаешь и слушаешь?
— Роман привез…
— Ни фига себе лечение!
Я оглядываю мусорную тесноту комнаты, и к сердцу подступает ярость и омерзение.
— Он на голову не падал, этот твой Роман?! Это же додуматься надо! Дай-ка я весь этот срач…
— Не трогай! — в душной мусорной убогости комнаты становится еще душнее от какой-то темной, тяжелой злобы, что начинает излучать Лерочка, злобы непонятной, пугающей.
— Ты… завидуешь. Вы все завидуете.
— Лер…
— Зачем пришла? — будто сглатывая что-то, спрашивает Лерочка, пупырчатый комок катится под тонкой кожей ее горла и пропадает где-то у костлявых ключиц. Лерочка чернеет лицом, нехорошо улыбается. — Позавидовать? Посмотреть на наше счастье?
— Господи, Лер, чему завидовать? — я говорю бережно, осторожно, будто бреду по каменистой тропе над пропастью. — Не видела его, не знаю, но если он подсовывает тебе вот это, если он позволяет тебе жить в этом дерьме, он…
— Уходи… — иссохшими желтоватыми руками обхватив колени, Лерочка замирает в сутулой сиротливости у окна. В лице ее по-прежнему чернота, взгляд — полубезумен. — Не устроила свою жизнь, — она по-прежнему будто что-то сглатывает, воспаленные глаза лихорадочно блестят. — Пришла разрушить мою… Завидуешь!
— Ты чокнулась, — тихо отзываюсь я, с отвращением оглядывая книги и кассеты, несущие запах небытия. — Я выясню адрес этого твоего урода, я…
— Уходи, завидуешь…
Я стремительно и молча покидаю страшную в своей загаженной тишине Лерочкину квартиру, миную испохабленный подъезд и вырываюсь на крыльцо. Света, воздуха, неба взахлёб!
Я глотаю розовый, дымящийся вечерний воздух, утираю слёзы с лица, слёзы от увиденного и от собственного бессилия, вдруг замечаю ткнувшийся в предподъездную пыль крохотный серебряный прямоугольник — визитку.
Я разглаживаю визитку, прищурясь, читаю сквозь слёзы, а черная жгучая рыночная тушь выедает мне глаза: «Заречный Роман Владимирович, адвокатская фирма „Осирис“». Уж теперь-то я поговорю с тобой, мразь!
* * *
Тихо струится васильковый вечер, звёзды, крупные, как яблоки, поблескивают сквозь листву, кружевные занавески птицами пытаются улететь в засыпающий сад, в светлом круге настольной лампы — мотыльки, залетевшие на огонь…
