— Я ничего не забыл здесь, — равнодушно сказал Странник, следя за тем, как родниковый осенний ветер сквозит по улицам, и в прозрачных водоворотах его кружатся веселые люди, и призраки, как чудовищные бабочки, густо переполняют воздух.
Но над Ней призраков не было… Ни розовой пены похоти, ни сурового траура гордыни, ни крылатого экрана со сплошь аристократической аудиторией, и вожделенной, с ума сводящей трибуной, открывающей путь в книжное бессмертие и хрестоматии всех стран и народов. Она напоминала весеннюю ветвь в зеленых шелестящих одеждах, а в удивительном лице Её, устремленном на Странника и Хранителя, была смелость, странная, скорбная радость и… знание. Призраков не было и возле Неё, Она шла легко, стремительно, Она знала про Хозяйку Бала, Она видела смерть и улыбалась той в лицо.
Зеленые, как зацветшая осенняя вода, как нефрит египетский, узкие глаза, скулы, чуть тронутые конопляной россыпью солнца, волосы, вишневые, с рыжиной, безмятежно лежащие на левом плече — так носила Она их в этой жизни, и в прошлой, и в позапрошлой, и тысячи жизней тому назад — в Долине… Небывалый свет Долины вместе с небывалым одиночеством сиял в глазах Ее, а лицо было младенчески-взрослым, мудро-простодушным, и отважным, отважным до конца, как и тысячи лет назад, в их единственном небывалом Раю…
Он рванулся вперед, но воздух был, как тугое стекло, он закричал, но крик умер в будто перетянутом невидимой петлей горле, он упал на колени, стремясь хотя бы дотронуться до легких ног Её, вобрать запах шагов, припасть лицом к следам, исчезающим, как на песчаной отмели, на асфальте страшного Города. Она не видела, не чувствовала его, невидимый барьер Проклятия был беспощаден, Она уходила всё дальше, единственная Любовь его во всех тысячелетиях, утраченная вместе с Долиной.
И тогда в последней погибающей надежде он рванул из кармана всё, что осталось ему от Долины — маленькую ветку вновь расцветшего шиповника и бросил к ногам Её. Пробив невидимый глазу барьер, волшебная ветка легко, как причудливая птица, опустилась у Её пыльных, с потертыми ремешками, туфель.
— Вернись ко мне! — прошептал Странник, погружаясь во вдруг прихлынувшую тьму, щекой чувствуя нагретый уже высоким солнцем асфальт Города…
* * *
Когда он очнулся, над ним уже мигали звезды, но не ручные, злато-плавниковые, из волшебного сада, а высокие, тихие и мудрые Божьи звезды. Он лежал на берегу ручья, у подножия темной, печально вздрагивающей осины. Серым полосатым клубком неподалеку свернулся Кот. Уютом и несказанной ночной прелестью веяло от ручья, плещущего через край, переполненного свечением ночи, от росистой, в темном серебре, осины.
