Они проходили залитую зарей равнину, и души их заливала та же заря, заливала свежо, молодо, всепобедно.
— Слишком красиво, — недовольно огляделся Кот. — А ведь нам пора привыкать к безобразию, скоро мы попадем в Город.
— Город не может быть безобразен, — улыбнулся Странник. — В любом безобразии есть частица сверкающей красоты.
— Ах, уж эти мне странники, принцы, искатели долин, на вас не устраивали облавы, вы были лишь гостями, а не жителями городов, через которые проходили, и потому не постигли всего их ужаса… Сейчас ты увидишь то, созданием чего оскорблено не только место, на котором это возведено, но и весь род людской, всё мироздание, тысячи солнц, мириады планет и… Чего ты смеешься? Увидишь, увидишь! Ах, уж эти мне искатели долин!
Странник оглянулся. Молодая радостная заря померкла, воздух стал серым, шелестящим, будто наполненным пеплом, где-то в невообразимой вышине одиноко и печально вскрикнула птица. Всё вокруг смутно облеклось в тяжелые, лениво-сумрачные тона, Странник в изумлении замер на тропе, мгновение назад ласково сияющей, а теперь тусклой, пыльной, упирающейся в странную стену из плотного тумана.
— Приятно познакомиться, это — тень, — зловредно мяукнул Кот. — Да не та, не бойся! Мы — в тени, которую отбрасывает Город, и сейчас, искатель Долины, ты узришь его, узришь и ужаснешься. Я-то жил, я-то знаю! — и со сварливым бормотанием Кот вцепился всеми когтями в руку Странника, увлекая того вперед, и снова над ними в невообразимой вышине вспыхнул и погас крик птицы.
* * *
Туманная стена осталась позади, в ушах Странника все еще слышалось сварливое бормотание Кота, которого, кстати, возле почему-то не оказалось, а чувства и взор уже воспринимали иной мир, совсем иной. Он был скучным, мусорным, довольно прохладным, в цикории, репьях и чертополохе. За пустырем брала начало улица, она была тусклой, пасмурной, будто присыпанной стовековой пылью, ее разбитая мостовая щербато и страшно улыбалась в небо, а из подворотен домов тянуло сыростью и нищетой. Облезлые тощие кошки с жуткими воплями потрошили мусорные бачки, и при виде их Кот, оказавшийся внезапно рядом будто по волшебству, только грустно вздохнул.
Смуглые полуголые дети сидели на грязных картонках на размытом дождями тротуаре и тянули с «египетской ночью» во взорах тощие, в цыпках, руки за подаянием.
Шатаясь, как листья на осеннем ветру, проходили мимо странные люди с лицами тоскливыми или радостными, что-то шелестели друг другу и падали прямо под сутулые, кривые деревья на обочине, и засыпали на земле, подернутой тем же пасмурным пеплом.
