«Вернись!» — шептал он, и плоть и душа его умирали тысячью смертей и не могли умереть, а она, как отражение в воде, рассыпалась на сверкающие грани и таяла. И сон пах лавандой одежд ее, говорил ее голосом, смеялся ее смехом, и он, просыпаясь от великой тоски по ней, обнимал не ее тело, смотрел не в ее лицо и проклинал ту, что делила с ним эту его жизнь и эту его ночь.
Костер погас, и он остался во мраке, безмолвный, бессильный, ужасающе одинокий, а восток медленно бледнел, и самая яркая звезда золотой каплей задрожала на горизонте.
— Холодно! — сонно мяукнул полупроснувшийся Кот, и Странник молча протянул ему плащ.
— Нам пора…
— Холодно, сыро, и всё по-дурацки… — продолжал капризничать Кот. — Знаешь, я готов смириться даже с кошачьим обликом, в который ты одел меня когда-то, только бы не пускаться по этой чертовой дороге… Ну, и куда мы теперь?
— Нам нужно добраться до Города и найти дом Хранителя.
— Никогда не терпел городов! — враждебно фыркнул Кот, и шерсть на его загривке встала дыбом. — Что касается Хранителя этого мира, то мне кажется, что этот тип очень плохо его хранит. Кстати, это и есть тот сонный старикан, что, как мило показало нам дерево, выходит на встречу с небом в наряде клоуна? Так я и думал… Кстати, города — страшная вещь.
— Я помню…
— Ничего ты не помнишь! — окончательно разозлился Кот. — На тебя не устраивали облавы! Зачем обязательно сломя голову спешить туда, где возможно ее потерять?
— Потому что я устал умирать и воскресать, — тихо ответил Странник. — Потому что каждый раз, приходя из очередной смерти в очередной мир, необходимо извещать. Извещать Хранителя этого мира о том, что ты, отвергнутый, проклятый, не умеющий даже умереть по-настоящему, отныне на некий срок станешь его головной болью, ибо так велено свыше, и Хранитель будет молить, понимаешь, молить Единственного о том дне и часе, когда ты покинешь его мир. Ибо только одним своим появлением ты внушаешь безудержный ужас, ты служишь напоминанием о том, как можно наказать. Пора, мой друг.
— Ты правда не боишься? — вопросил Кот, оборачиваясь к Принцу-Страннику. — Нисколько?
Странник не ответил, и не отвечал до той самой невыразимой минуты, когда розовые холсты света, пронизанные вспыхивающей росой, просторно и ясно легли у ног их, и всё вокруг преобразилось, взглянуло и зазвучало по-другому, по-утреннему, с неведомой прежде силой и светлой страстью.
— Я боюсь теперь только одного, — тихо ответил Странник. — Боюсь, что вот это, — и он вынул из кармана ветку шиповника, глянцевую, будто восковую, но с летним прохладным ароматом, — ложь. Ложь больная и опасная, ложь Пыльной Тени, однажды уже убившей мою Долину. И еще я боюсь, что вновь на этом своем пути повстречаю Пыльную Тень.
