У отца не было профессии. Он был, что называется, джентльмен. С отличием закончив Оксфорд, он какое-то время преподавал, потом очень заинтересовался археологией, что привело его в Грецию и Египет. Когда он женился, моя мать тоже было поехала с ним, но перед моим рождением все семейство поселилось в Йоркшире, где отец собирался писать книги по археологии и философии. А еще он немного рисовал. Дядя Дик всегда говорил, что вся беда в том, что отец мой слишком талантлив; ну, а у него, дяди Дика, никаких способностей нет — вот он и стал простым моряком…
Как же я мечтала в детстве о том, чтобы дядя Дик был моим отцом!
Дядя жил с нами, когда приходил из плавания. Именно дядя Дик приезжал ко мне в школу. Я живо представила себе, как он выглядел, когда стоял в прохладной приемной с выкрашенными в белый цвет стенами, куда его проводила мадам директриса. Расставив ноги и засунув руки в карманы, он держался так, будто был здесь хозяином. Мы были очень похожи, и я была уверена, что его роскошная борода скрывала такой же острый, как и у меня, подбородок.
Он тогда поднял меня так же, как делал, когда я была маленькой. Мне кажется, он сделал бы так же, будь я даже старушкой. Таким образом он выражал свою особую любовь ко мне. Я отвечала ему тем же. «Здесь к тебе хорошо относятся?» — спрашивал он, и глаза его при этом становились свирепыми, будто он собирался разобраться с любым, кто осмелился бы относиться ко мне по-другому.
Он нанимал экипаж, и под цокот копыт мы ездили на прогулки по городу, заходили в магазины, и он покупал мне новую одежду, потому что ему казалось, что у некоторых девушек, которые учились вместе со мной, он видел одежду более элегантную. Милый дядя Дик! Он проследил за тем, чтобы у меня было хорошее денежное обеспечение, и благодаря этому я вернулась домой с полным сундуком одежды — причем, как уверяли меня дижонские кутюрье, сшитой по последней парижской моде.
Но пока я стояла, глядя на вересковую пустошь, я поняла, что одежда мало влияет на характер. Даже в прекрасной одежде из Парижа я оставалась сама собой, а я очень отличалась от девушек, с которыми жила в Дижоне бок о бок все эти годы. Дилис Хестон-Браун ожидает лондонский сезон, Мари де Фрис введут в парижское общество. Они были моими близкими подругами, и, расставаясь, мы поклялись, что наша дружба продлится всю жизнь. Теперь же я сомневалась, увижу ли их когда-нибудь. Таково было влияние Глен Хаус и вересковых полей. Здесь приходилось смотреть в лицо чистой правде, какой бы неприятной и лишенной романтики она ни была.
