— Вы договорите, договорите, тогда пойдем. — Седой был настойчив: ему расплачиваться за каждую минуту промедления, ведь он рисковал.
Жус взял его за плечи, развернул, ударил ногой в дверцу и одновременно толкнул Седого. Толкнул вроде бы со свойской шутливостью, но так, что Седой, прогнувшись в спине, вылетел за ограду.
Седой отшатнулся. Он уже боялся Жуса, боялся, как Цыгана, как пацана с доской.
— Не пойду!.. — Он хотел сказать, что Ксения Николаевна живет в музыкальной школе, что Пепе женился на домработнице. Ведь жалко ее! Вот зачем ей деньги — дом купить.
Жус поймал его за плечо, направил в аллею. В растерянности то и дело порываясь вернуться — что он сказал бы ей, он не знал, — Седой следом за полковником и Жусом вышел на улицу. Там стоял «газик». Жус распахнул дверцу:
— Быстро!
В этот миг в воротах появилась Ксения Николаевна. Ее неуверенная поступь, ее лицо с жалкими, как у обезьянки, нависшими щеками, движение ее губ — силилась ли она сказать что-то, или гримаса обиды сморщила их — весь ее облик обличал Седого в предательстве.
Седой нырнул в фанерное нутро «газика». Полковник подал руку Жусу, хохотнул:
— Марабу! Ох, интеллигенты!.. Пойду еще пивка засосу.
Жус скомандовал: «Рашид, давай на Карагандинскую!» — сдернул с шофера кепку, натянул на себя так, что разношенная кепка села на уши. Попросил у шофера куртку.
Бег машины, приготовления Жуса («Цыган меня узнает?»), вид неба в оконце (Седой привычно искал глазами голубиные шалманы) — все отдаляло мысль о Ксении Николаевне. Растворялся в словах страх перед Жусом — веселясь, они обсуждали, как захватить белую.
Вдруг в набежавших акациях мелькнуло зеленое с белыми разводами платье. Секундой позже он знал, что ошибся, но долго остывало опаленное стыдом лицо.
Высадились на Карагандинской. Седой заскочил домой, сел на велосипед; проволочным крючком, тем самым, которым Цыган подтащил к пролому ящик с белой, подцепил на улице дохлую кошку.
Вскоре приехал Цыган на своем разбитом автобусе. Седой сидел на велосипеде, глядел поверх заборчика. На стук калитки из-под деревьев появилась мохнатая зверюга, повалилась на спину. Цыган на ходу движением игрока, ведущего мяч, провел носком туфли по мохнатому брюху пса и вошел в дом.
Распахнулась дверь пристроенной к дому голубятни, вылез Цыган, выпрямился, провел рукой по своему мятому распаренному лицу. Следом выплеснулась стая, растеклась по двору.
Седой тянулся над забором, вертелся, искал белую, он узнал бы ее из тысячи белых — так неповторима была ее стать и снежно ее перо.
