И волнуясь, и часто не находя подходящих выражений, она рассказала о том, как прочла это письмо, роясь в папке на столе мужа.
— Видите, я не виновата. Теперь мне легче, когда вы всё знаете, но если бы вы знали, как я мучилась до этого разговора с вами. Я никогда не говорила ему, что у меня на душе, а с тех пор, как прочла те два листа, я не могу сказать ему ни одного слова и не скажу, потому что мне противно с ним говорить, и потому, что это бесполезно и унизительно. Ведь вы сами знаете, что, разговаривая с вами, мы ничего дурного не делали и ничего у него не отнимали… Если же он вздумал писать вам по глупости, то это ещё ужаснее.
В её голосе послышались слёзы.
— Ну, Бог с ним, Бог с ним; стоит ли так волноваться, — ласково заговорил Швейковский. — Довольно об этом, ну его!.. — и, взяв обе её руки, он стал крепко целовать их горячими губами, потом приложил её ладонь к своему разгоревшемуся лицу и сидел уже не двигаясь.
Прошло минут пять. Любови Константиновне показалось, что та ласка, которую она прежде слышала в его голосе и видела в его глазах, теперь подхватила её, как подхватывала иногда во время купанья в море огромная масса воды, с которой она вдруг составила одно целое.
— Зачем это, зачем это?.. Не нужно, пойдёмте отсюда, — вдруг сказала она, вырывая свою руку, и встала.
«В самом деле не нужно поддаваться соблазну», — подумал Швейковский и, стараясь говорить ровным и спокойным голосом, что было очень трудно, ответил:
— Ну, пойдёмте.
На душе у него было тревожно и радостно от сознания, что если бы он захотел, то мог бы удержать её здесь ещё долго. Мог бы обнять за талию и целовать в губы. И ему казалось, что он не делает этого только потому, что он — честный человек, и стало страшно от сейчас же мелькнувшей мысли, что эта честность может от него уйти.
Пошли не под-руку и долго гуляли возле здания суда, стараясь убедить себя, что не прощаются, желая узнать резолюцию, так же как и другие ожидавшие здесь люди. В десять часов стало известно, что старик Синегубов оправдан, а его сын приговорён в арестантские роты и к церковному покаянию. Участь осуждённого парня не поразила Любовь Константиновну, и теперь ей только хотелось знать, когда она опять увидит Швейковского.
В следующий раз встретились через неделю и уже не могли скрыть друг от друга своей радости. Потом также, в темноте, пошли на берег моря к скамейке и у ног их также плескали волны, точно желая их о чём-то спросить. Только пробыли здесь гораздо дольше, и Любовь Константиновна, под конец, сидела не рядом с Швейковским, а у него на коленях и, крепко прижавшись к его горячей щеке, говорила:
