— Хорошо здесь, — сказал Швейковский, — только вот скамейка, кажется, немного сыровата.
— Да, хорошо, я давно не была вечером возле моря, — ответила Любовь Константиновна, подбирая платье и садясь на скамейку. — Послушайте, отчего вы у нас так давно не были? Мы уже соскучились без вас.
— Кто это «мы»? — спросил Швейковский, делая ударение на слове «мы», и опустил голову.
— Я и Миша, да и Костя, он вас так любит…
Швейковский помолчал, потом поднял голову и раздражённо заговорил:
— Знаете, мне всегда делается ужасно больно, когда люди, к которым я отношусь хорошо и искренно, вдруг без всякого повода говорят то, чего не думают. Зачем это? Ведь вы отлично знаете, что Михаил Павлович меня терпеть не может, и для вас это должно быть ясно, во всяком случае гораздо яснее, чем для меня. Теперь дальше. Вам лично моё долгое отсутствие, вероятно, также было не очень чувствительно, и вспомнили вы обо мне только потому, что увидели в суде. Так ведь? Зачем же говорить фразы? Тогда лучше говорить о погоде или о городских новостях.
— Вы меня обижаете.
— Ну вот и «обижаете», говорю только то, что знаю наверное.
Швейковский опять опустил голову и досадливо почесал себе кончик носа.
— Я не знаю, как относится к вам Михаил Павлович, а если и знаю, то могу ошибаться; но мне самой приятно всегда вас видеть и говорить с вами, и вы это также наверное знаете, а говорите другое.
Швейковскому показалось, что он действительно скрывал от себя сознание, что его присутствие всегда доставляло ей радость, которая сквозила и в тоне её голоса, и во взгляде, и в походке, когда Любовь Константиновна шла из гостиной к нему навстречу. Помолчали.
— Допустим, что сейчас вы сказали искренно, но всё ли?.. Скажите, Михаил Павлович говорил вам что-нибудь обо мне на прошлой неделе?
— Нет.
— Ничего решительно?
— Ничего решительно.
— Ну, а вот это письмо он писал без вашего ведома?..
Швейковский вынул из бокового кармана конверт и помахал им в воздухе, и голос его стал прерывистым.
— Без моего ведома, но я, должно быть, знаю его содержание. Михаил Павлович просит вас перестать бывать у нас.
— Это интересно! Без вашего ведома, т. е. вы его не читали и нигде о нём не слыхали, а знаете, что там написано. Это интересно! — повторил он ещё раз и искривился как товарищ прокурора после его экспертизы.
Любовь Константиновну всю передёрнуло.
— Не смейтесь. Я вас прошу, не смейтесь, — сказала она, заглядывая в его лицо. — Если бы вы знали, как мне стыдно, но не за себя, а за него — за мужа.
