Он пренебрежительно махнул рукой.
— Я поставлю себе письменный стол.
— Хотите судьбы рабочих вершить издалека?
— А вблизи и не стоит, — лениво отмахнулся он. — Человек моего возраста не может позволить себе жить в опасности.
Остановившись возле двери, я еще раз обернулся и сделал вид, будто вспомнил что-то важное.
— Что вы еще хотели спросить? Зачем меня пригласили к себе?
— Пригласил? — неуверенно повторил он. — Ах да, вчера вечером. Чтобы посоветовать вам принять предложение мистера Шмидта. Но вы, по-моему, уже решили.
— Разумеется, да, — подтвердил я. — Только почему вы захотели посоветовать мне это?
Он печально посмотрел на меня. Его движения стали тяжелыми — сказывалось действие алкоголя.
— Богу было угодно поставить над нами Шмидта и Хантера, — произнес он, как в бреду. — Кто не склоняется перед волей Всемогущего, неизбежно погибает.
— А кто склоняется, получает вечную жизнь?
Меньшиков покачал головой:
— Нет, но он умирает медленно, постепенно. Он разлагается в живом теле.
Я пошел домой, мне хотелось побыть одному. Вопреки всем привычкам, я лег, закрыл глаза и закурил, чтобы лучше думать. Что, в сущности, я узнал нового? Во-первых, окружное руководство профсоюза полевых рабочих оказалось лакеем „Шмидта и Хантера“. Во-вторых, Меньшиков чувствовал себя не в своей шкуре, он „разлагался в живом теле“. В-третьих, если для Шмидта важно держать меня в ежовых рукавицах, причина этого не в том, чтобы ослабить профсоюз, а скорее, потому что мисс Джейн „совершенно по-особому относится ко мне“.
Я загасил сигарету, вскочил на ноги и твердо решил разгадать эту загадку. Автомобиль привез меня туда, откуда я должен был начать — в центр города, через площадь Линкольна, мимо обувного магазина „Антиблистер“ в аристократический Ивергрин. Сгорая от волнения, я добрался до вымощенной металлическими плитами площади, сверкавшей вокруг спирального дворца Шмидта и Хантера.
Мистер Шмидт встретил меня на седьмом ярусе. Переваливаясь с боку на бок, он вышел ко мне через стеклянную дверь.
— А, это вы, — фыркнул он. — Похвально, что вы пришли.
— Я уже решил, — заявил я. — Я принимаю ваше предложение.
Шмидт вроде бы обрадовался. Он вызвал Бертона.
— Вот, — сказал он входящему менеджеру. — Вы можете поздравить мистера Уиллинга. Он принимает наше предложение.
— Отлично, — сухо отозвался Бертон. Несложно было заметить, как я ему противен, он, правда, и не скрывал своих чувств.
Шмидт предложил мне сигарету, я отказался, и он провозгласил:
