— Землетрясение! — заверещал кто-то.
Все повстанцы ринулись к лестнице. Началась потасовка. Меняющий спокойно сидел и улыбался.
Земля вздрогнула опять. Я боролся с инстинктом самосохранения и продолжал сидеть. Меняющий не беспокоился. А с какой стати тогда должен волноваться я?
Он указал на Зуада. Ворон кивнул, поднялся и подошёл к нему. Полковник был в сознании и здравом уме. Но он сильно испугался землетрясения. Он с благодарностью посмотрел на Ворона, когда тот начал его развязывать.
Громадная нога топнула опять. В одном углу завалилась поддерживающая опора. Струйка песка начала сочиться в подвал. Остальные балки скрипели и ёрзали. Я едва владел собой.
В какой-то момент во время последнего сотрясения Ворон перестал быть Твёрдым. Меняющий перестал быть Кукурузником. Зуад посмотрел на них, и до него дошло. Его лицо застыло и побледнело. Кажется, Ворон и Меняющий пугали его больше, чем повстанцы.
— Да-а, — сказал Ворон. — Время расплаты.
Земля встала на дыбы. Сверху послышался приглушённый грохот рухнувшей кирпичной кладки. Несколько фонарей упали и погасли. Пыли было столько, что почти невозможно стало дышать. А повстанцы кувыркались обратно вниз по лестнице, оглядываясь назад.
— Здесь Хромой, — сказал Меняющий.
Казалось, он не огорчился. Он поднялся и встал напротив лестницы. Он опять был Кукурузником. А Ворон опять был Твёрдым. Всё помещение заполнилось повстанцами. В давке и почти полной темноте я потерял Ворона из виду. Наверху кто-то закрыл дверь. Повстанцы притихли, как мышки. Было слышно, как стучат сердца, когда они смотрели на лестницу и раздумывали, достаточно ли хорошо замаскирована эта тайная дверь.
Несмотря на осыпающуюся землю, я слышал, как наверху кто-то передвигается по подвалу. Шарк-топ, шарк-топ. Как будто инвалид идёт. Мой взор тоже застыл на потайной двери.
На этот раз землю тряхнуло сильнее всего. Дверь вылетела внутрь. Дальний конец помещения осел. Земля заглатывала кричащих людей. Человеческое стадо колыхалось то туда, то сюда в поисках несуществующего спасения. Только Меняющий и я не участвовали в этом. Мы наблюдали с острова спокойствия.
Все фонари погасли. Свет исходил только из пролома наверху лестницы. Он выделял силуэт человека, один вид которого производил зловещее впечатление. Я похолодел. На меня напала безудержная дрожь. И это было не просто потому, что я так много слышал о Хромом. От него веяло чем-то таким, что я почувствовал себя арахнофобом, которому бросили в ладони большого мохнатого паука.
