- Нет,
что
вы,
–
он
ухмыляется.
Протягивает
мне
кусок
лимона.
Любезничает.
Лимон
стоит
дороже
текилы.
Я
качаю
головой.
Для
тех,
кто
не
любит
огонь
и
наждак,
есть
коктейль
«За
горизонт»
и
прочие
сласти.
- Вы
читали
мой
личный
файл?
–
трещины
на
моих
губах
жжет
спиртом.
Я
облизываю
их,
чтобы
щипало
подольше.
–
Польщен.
- Положение
обязывает,
–
разводит
руками
Шрейер.
–
Вы
же
знаете,
Бессмертные
находятся
под
моей
неформальной
опекой.
- Неформальной,
–
киваю
я.
–
Только
вчера
вот
слышал
в
новостях,
как
вы
нас
называли
бешеными
псами.
Эллен
поворачивает
свои
окуляры
в
мою
сторону.
- Меня
иногда
упрекают
в
беспринципности,
–
подмигивает
мне
Шрейер.
–
Но
у
меня
есть
железный
принцип:
говорить
каждому
то,
что
он
хочет
от
меня
услышать.
Весельчак.
- Не
каждому,
–
возражает
госпожа
Шрейер.
- Я
о
политике,
любовь
моя,
–
лучезарно
улыбается
ей
господин
Шрейер.
–
В
политике
иначе
не
выжить.
Но
семья
–
единственная
тихая
гавань,
в
которой
мы
можем
побыть
сами
собой.
Где,
как
не
в
семье,
мы
можем
и
должны
быть
искренны?
- Звучит
прекрасно,
–
произносит
она.
- Тогда,
с
твоего
позволения,
я
продолжу,
–
мурлычет
он.
–
Так
вот.
Люди,
которые
верят
новостям,
обычно
хотят
верить
и
тому,
что
государство
заботится
о
них.
Но,
расскажи
мы
им,
как
именно
государство
о
них
заботится
–
им
станет
не
по
себе.
Все,
что
они
хотят
услышать
–
«Не
волнуйтесь,
у
нас
все
под
контролем,
в
том
числе
и
Бессмертные».
- Эти
сорвавшиеся
с
цепи
штурмовики,
–
цитирую
я.
- Они
просто
хотят,
чтобы
я
их
успокоил.
Чтобы
я
заверил
их,
что
в
современной
Европе
с
ее
вековыми
устоями
демократии
и
почитания
прав
человека
Бессмертные
–
просто
вынужденное,
временное,
уродливое
явление.
- Вы
умеете
внушить
уверенность
в
завтрашнем
дне,
–
я
слышу,
как
во
