Было жутко – не так, когда вечером в подворотне тебя поджидают угрожающие тени. Не так, как когда задерживают тебя головорезы-«тигры» с автоматами наперевес. Это была сверхъестественная жуть. Квинтэссенция, детский страх полуночных кладбищ и первобытный ужас ночных лесов. Это была Жуть, которую несет лишь встреча с неведомым НЕЧТО.
Опять электрический треск. И от стены отделился черный силуэт человека.
Это был именно силуэт – в угольной черноте невозможно было различить ни одной детали. И единственный звук нарушал тишину – стук рвущихся из груди сердец.
Безмолвно, плавно, страшно, как Летучий Голландец – предвестник гибели в бездонных океанских пучинах, силуэт проследовал вдоль комнаты. Он шел! Видно было, как он тяжело, шаркающе передвигает ноги! Он стремился к одной ему известной цели.
Лаврушин даже перестал дышать. Ему казалось, сделай он сейчас резкое движение, или потревожь тишину вздохом, словом, то она разобьется, взорвется, расколется острыми кусками, которые пронзят, искрошат двоих людей, ставших невольными свидетелями чуда.
Силуэт приблизился к противоположной стене и проник в нее без всяких усилий. Он будто шел по дорожке, пронизывая предметы, здания, холмы, деревья, которые для него нематериальны. Он даже не замечал их.
Грохот ударил по ушам. Это пуленепробиваемые стекла телевизоров разлетелись на куски, как если б в них заложили по заряду пластиковой взрывчатки. Зажегся свет.
Степан перекрестился. Сработала память предков – сам он был воинствующим атеистом. Лаврушин тоже осенил себя крестным знамением – он к религии относился куда более серьезно.
– Дела-а, – прошептал Степан. – Черный человек.
– Угольщик, – добавил Лаврушин. Ему это название показалось более подходящим.
Отворилась дверь. В помещение ввалились двое солдат и офицер.
– Одно движение – стреляем! – визгливо вскрикнул офицер, пока солдаты опрокидывали пленников, топили их лица в мягком пластике пола.
Охранники были не просто перепуганы. Они были на грани паники, готовые стрелять без раздумий.
– Вы чего, сдурели? – возмутился Степан, пытаясь повернуть голову, в которую упирался ствол автомата.
– Лежать! Не говорить! – завизжал офицер.
Он обошел камеру, остановился около разбитого экрана, потрогал острый край стекла.
Убедившись, что непосредственной опасности нет, он прищелкнул пальцами. Солдаты подняли пленников.
– Что здесь было? – требовательно спросил офицер.
– Это вас надо спросить, – Лаврушин развел руками, и солдаты отпрянули, вскинув оружие.
