Добираемся до боковой бойницы и втискиваемся в нее. А дальше против часовой стрелки вниз, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, заваливая корпус влево, дабы не чиркнуть по внешней стене. В конце не остается ничего, кроме как на всем разбеге прыгнуть с заворотом в темноту.
От кувырка, по приземлении на дно, в последнее мгновение отказываемся, так что в подвратье не выкатываемся, а выбегаем на четвереньках. Слегка боком, но тоже сойдет, не убились и ладно.
Снизившееся солнце теперь стоит прямо напротив главного выхода из храма. Веревка колокола оборвалась, знать, не сразу.
Если хотим добраться до жилья засветло, надо поторапливаться.
Огибаем угол и возвращаемся на торимую нами тропу. Борщевик добрее не стал, кажется, он даже поднакопил не нужной ему трухи поболее.
Земля заметно идет под уклон, затем ныряет, спускаясь, видимо, к ручью, через который нужно перебраться, чтобы выйти на вырубки.
Ручья как такового нам не попадается. В самой нижней точке под ногой что-то по-болотному чавкает, но тем и ограничивается. Дальше следует пологий подъем, заросший уже не борщевиком пополам с кустарником, а кривыми деревцами, покрытыми плесенью и увешанными паутиной. На взгорке начинают встречаться вполне себе нормальные осины, а потом уже вязы да клены.
Вырубками это место называется, наверное, по старой традиции. Даже ни одного пня не сохранилось. Подвернувшийся по пути поваленный ствол именно повален, а не спилен или срублен. По сухой голой древесине с шорохом пробегают длинные черные жуки – короеды, надо полагать. Точно, всю кору пожрали, теперь мечутся в сумнении: кто виноват и что делать? Извини, мужики, ничего мы вам подсказать не можем. Кумекайте сами.
Сквозь поредевшие заросли проступает поляна, на той стороне которой стеною встает кряжистое дубье. На опушке, как и говорилось, сторожка, крытая жердями. Из кирпичной трубы вьется дымок. Учуяв человечий дух, бабкина сестра отложила свою ежкину азбуку, спешно растопила печь и взгромоздила на нее котел с водой.
На поляне никого не хрюкает и в нетерпении землю не роет. Возможно, у кабанов с нюхом похуже. Или, наоборот, они не выносят дыма, а на наше появление им плевать.
Доходим до крылечка, останавливаемся метрах в трех, отпечатавшись тенью прямо на двери.
– Топ-топ-топ! – говорим громко.
Потом вежливо добавляем:
– Тук-тук-тук.
Никто не хлопает. Ни дверью, ни в ладоши. Только из дубравы доносится, словно спросонья:
– У-гу!
В смысле, не заперто?
