ну мы немного подискутировали, то есть я получил гранитной пепельницей промеж глаз, разговор состоялся, на чем и сошлись, имею в виду Опса… пришлось уступить одно в нем «эс», но я к цензуре привык… и вообще, говорю, забирай к ебени матери всю остальную собаку — выгуливай ее, корми, хер с ней, убирай, купай, лови блох, причесывай, ногти стриги, капли в уши закапывай, отрезай яйца, усыпляй, хорони, если вздумается, — мне это теперь до аппендицита… я работаю, народ, понимаете, ждет из-под моего пера курсива правды жизни, а не простого, как хер собачий, реализма с натурализацией того пролетарского места рабочего класса, которым он не думает и не работает».
Такая была мне прочитана напоследок нудноватая лекция, после чего вся семья отбыла в Дом творчества; и, конечно, я там у них в баре баловался шикарными запасами спиртного, протирал полы, следя за чистотой огромной квартиры; между прочим, успел с непосредственной помощью Опса закадрить возле Пушкина двух премилых наивных телок.
Тогда же я просек, что неотразимо обаятельный, крайне любвеобильный Опс — залог успешного кадрежа, временно решавшего все мои экзистушно-сексушные проблемы; вероятно, он пробуждал в чувствительных, но крайне стеснительных и скрытных натурах одиноких девушек и дамочек бессознательное желание причаститься к образу красоты, запечатленному не только в лицах и фигурах очередных киноидолов и киноидолиц, но и в четырехлапом ушастом красавце.
«А почему бы, — говорил я, — нам не выпить по чашечке кофе?.. вы очень нравитесь Опсу, тем более мы с ним проживаем в двух шагах отсюда».
Милая особа или отшивала, или запросто соглашалась быть гостьей; вот и все: рюмочки, закусочка, чаек; гостья всячески обласкивала и взъерошивала Опса, пока я тонко, звонко и прозрачно не намекал, что не мешало бы эдак вот взъерошить и меня, Олуха лопоухого, я ведь тоже все-таки истосковался по взаимной нежности в области промежности; остальное было уже не делом сексуальной техники, а проявлением всесильного могущества, как говорят в народе, ебитской силы.
Итак, жду на балконе американку, первую свою клиентку, и держу волненье под контролем… замечаю ее без пяти три… фланирует не спеша, все-таки улица Горького — это наша Мейн-стрит, а не какая-то провинциальная плешка… вот, наблюдаю, докандехала до перекрестка, кажется, никто за ней не увязался… слегка там осмотрелась, щелкнула пару раз Пушкина, возвратилась обратно, глянула на номер дома, вошла под арку, умница…
