— Эту тему поднял не я, а Андреа Лэнг.
— Первым заговорил о сексе именно ты.
— Андреа Лэнг спросила, может ли человек, лежащий в коме, думать о сексе.
— А ты этим воспользовался, — сказала Патриция. — И позволил Сьюзен выступить в качестве эксперта. А что у тебя с этой косоглазой Камминс?
— Она моя клиентка, — сказал я. — Ты сама это отлично знаешь. И давай не будем о ней.
Профессиональные отношения между мной и Патрицией — в противоположность нашим личным отношениям, какими они стали с момента моего выздоровления, — сводились к тому, что мы просто никогда не обсуждали никакие уголовные дела, которые я вел, чтобы избежать малейших трений между юридической фирмой «Саммервил и Хоуп» и прокуратурой. Поскольку Патриция являлась одной из самых ярких звезд команды стороны обвинения, которую возглавлял Скай Баннистер — наш выдающийся прокурор штата, — и поскольку моя контора занималась множеством дел, не касающихся сферы уголовных преступлений, то нам обычно всегда находилось, о чем поболтать от нечего делать.
Но сегодняшний разговор завязался отнюдь не от нечего делать.
— Кстати, ей бы и правда не следовало носить такие короткие юбки.
— Кому — Лэйни?
— Сьюзен. И перестать пользоваться твоей чертовой фамилией.
— Это и ее чертова фамилия.
— Разве она не взяла при разводе девичью фамилию?
— Нет, не взяла. Она от нее слишком давно отказалась.
— Да она вообще у нее когда-нибудь была?
— Была. Ее звали Сьюзен Фитч.
— Так почему она не взяла ее обратно? Чего она продолжает цепляться за тебя?
— А я бы не сказал, что она за меня цепляется.
— Она каждый божий день торчала в больнице.
— Я об этом все равно не знал.
— Она там торчала и после того, как ты пришел в себя. Особенно после того, как ты пришел в себя. А сегодня вечером ты дал ей зеленый свет, и она поперла по нему, как локомотив.
— Не я, а Андреа.
— Этот разговор начал ты. Я удивляюсь, как она прямо там не начала расстегивать тебе ширинку.
— Андреа? Мы с ней для этого слишком мало знакомы.
— Тебе, наверное, это бы понравилось.
— Мне просто нужно было что-нибудь сказать, когда зашел этот разговор о Боге, — сказал я, и тут же об этом пожалел.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Патриция.
— Ничего, — ответил я. — Пойдем спать.
Мы сидели в спальне на втором этаже ее дома на рифе Фэтбэк, где впервые принес свои плоды наш тогда едва зародившийся роман. Лунный свет играл на стеклянной крыше собора, точно так же, как и той осенней ночью. Теперь она казалась такой далекой… Мы остались вместе, мы находили друг друга снова, снова и снова, и не уставали удивляться друг другу, радоваться другу другу, благодарить друг друга. Сегодня ночью Патриция была одета в белую кружевную ночную сорочку, а я — в пижамные брюки, и эта одежда для сна словно предсказывала повторение той безумной, страстной ночи, которую мы когда-то провели под сентябрьской луной. Если бы сегодняшняя сцена вошла в фильм, ее можно бы было назвать «Вы уверены, что с вас довольно?»
