— А ты не ругайся.
— Хочешь, чтобы я отвез тебя назад, к дедушке с бабушкой?
— Они мне теперь не дедушка и не бабушка!
— Ах, вот как.
— У меня больше нет мамы, а у них больше нет дочери, значит, я им не внук, вот!
— Кто тебе сказал такую глупость?
— Отец.
Ладно. Я включил радио «Скайрок» в надежде, что он отвлечется.
— А правда, что твой отец был совсем не твой отец? Правда, что он тебя в школе выбрал?
— Да. Можно и так сказать.
— А почему бы тебе не выбереть меня?
— Выбрать. Кончай валять дурака, Констан.
— Почему?
— Нет такого слова — «выберел». А отец у тебя есть.
— Почему он не умер вместо мамы?
Уже слишком поздно, и нет сил учить его жизни. Я делаю погромче звук: мы слушаем порно-медицинскую дискуссию между диджеями «Скайрока» и бесноватыми подростками, звонящими в студию. Через сто метров он увлекается этими прениями, и я могу наконец подумать о своем. Если еще неделю назад меня трогали злоключения мальчишки, такого умного и гордого, сейчас мне все осточертело. Как объяснить ему, не обидев, что я больше не буду им заниматься? Даже два раза в месяц? Маленький человечек, который пытается наладить жизнь на обломках нашей, уже не будет иметь ко мне никакого отношения. Довольно играть в папашу по вызову, у меня нет на то ни талантов, ни желания, ни прав. Дети мне безразличны, а этот исчерпал свой лимит. Я не стану отрывать его от семьи, менять его жизнь и привязываться к нему. С моей стороны это было бы слишком эгоистично, и я не способен взвалить на себя такую ответственность. Пусть он дает своему отцу, что хочет дать мне, но для этого я должен его бросить. Освободить место — больше я ничего не могу сделать для них.
Я выхожу из машины и набираю электронный код. В главном здании везде погашен свет. Когда Этьен Романьян перестал участвовать в институтских проектах и занялся опытами, ставящими под сомнение законы биологии, администрация сослала его в сборное бунгало на задворках паркинга, рядом с помойкой. Я останавливаю машину прямо под неоновым сиянием окна, за которым он колдует над колбами — длинный и сутулый, как юнец, в расстегнутом рабочем халате, с маленьким конским хвостиком. Не заглушая мотора, протягиваю руку назад, чтобы открыть малышу дверь.
— Давай, Констан, иди. Смелей.
— А ты?
Сжав зубы и глядя вперед, я снова хватаюсь за руль и газую на холостых с диким ревом.
— Ну пожалуйста, Фредерик! — быстро вспоминает он волшебное слово и краснеет.
Я выхожу из машины. Все-таки я долго старался научить его вежливости.
