Когда почувствовал, что больше не может — просто закрыл глаза и продолжал грести. Нужно просто делать… делать это так, как будто ты хочешь переплыть океан…
Серые, шуршащие, давно высохшие камыши врезались в руки, он схватился за них, пополз на берег. Вода властно тянула его назад, не желая отпускать добычу.
Когда по тросу на тот берег переправили пакет с одеждой — он не смог сазу ее одеть. Все закоченело, даже скорее задеревенело…
Когда переправились Шило и дед — Скворцов как сумасшедший метался по берегу. Собирал высохший камыш, складывал в кучу.
— Ты чего? — вытаращился на него Шило — Собирай. Там костер разожжем — еле выговорил Скворцов- иначе подохнем.
Пещера и в самом деле была совсем недалеко, до пещеры добрались легким бегом, почти ничего не видя перед собой и таща в охапке кучи сорванного сухого камыша. Наверное, если бы душманы задумали в этот момент остановить их автоматным огнем — они бы и то прорвались к пещере.
Пещера была маленькой, всего на несколько человек — но сюда не задувал ветер, и было тепло. Тепло было от костра, который разожгли — удивительно — но тут был готовый очаг, видно было, что им уже пользовались. Дым от разожженного костра уходил куда-то вверх, в трещины — они вышли и не увидели, чтобы было заметно костер по дыму. Видимо, природа здесь устроила своего рода дымоход, который охлаждал и рассеивал дым.
Собрались у костра — все втроем. Тут были деревья, немного, но были — немного обогревшись, они вышли, наломали веток, принесли в костер. Камыш сгорал очень быстро, хоть и давал тепло.
Сели — спиной к зеву пещеры, чтобы не выпускать тепло.
— Хорошо… — сказал Шило, и это были первые его слова больше чем за час. До этого он не говорил — стучал зубами.
— Выживем.
— А деду — хоть бы хны.
— Привычный… Они все тут — через границу лазают.
— Чего лазать то. Через мост Дружбы — забашлял и провез.
— Дурь.
— А что. За дурь просто больше забашлять надо.
Шило был прав — война, когда она длится долго это скучно. Так сказал Наполеон. А конец двадцатого века подтвердил — не только скучно, но и гибельно для армии, для тех, кто воюет. Когда война длится долго, когда она из чрезвычайного превращается в будничное и обыденное — тогда нарастают связи. Где можно достать спиртное и дурь, куда можно толкнуть топливо, а куда — и патроны, где можно дуканы пошмонать. Начинается разложение… особенно страшное, когда начинают забывать, ради чего воюют. Армия после восьми лет войны — уже не совсем армия.
