Священник, если бы осмелился, мог напомнить Гуенуину, что знак креста, возложенный им на себя, означает обет сражаться за Гроб Господень и запрещает участие в войнах за мирские цели. Но для этого у отца Эйниона недоставало храбрости, и он удалился в свой монастырь. Карадок, чей краткий миг успеха миновал, также удалился, смиренный и понурый, но, уходя, бросил злобный взгляд на счастливого соперника, который столь мудро приберег свое искусство, чтобы прославить войну — предмет, который всегда пользовался у его слушателей самым большим успехом.
Вожди снова заняли свои места за столами, но уже не затем, чтобы пировать, а чтобы с обычной для этих неутомимых воителей поспешностью решать, где именно надлежит собрать войско, которое в подобных случаях включало почти всех мужчин, способных носить оружие, — ибо воинами были все, за исключением священников и бардов, — и откуда начать опустошительный набег на область Марки, где они намеревались, разоряя все на своем пути, мстить оскорбителям, отвергнувшим сватовство их господина.
Песчинки жизни сочтены в часах;
Здесь я останусь, здесь окончу жизнь[3].
Генрих VI. Ч. III, акт I, сц. 41
Отправив свое послание князю Поуиса, Раймонд Беренжер предвидел все последствия, но нимало их не боялся. Он послал гонцов к нескольким своим вассалам, владевшим землями на условиях «корнажа», то есть обязанности оповещать об опасности, и велел им быть настороже, чтобы немедленно дать ему знать о приближении неприятеля. Как известно, такие вассалы жили в башнях, которые, подобно соколиным гнездам, были сооружены в местах, наиболее удобных для охраны границы; трубя в рог, эти рыцари должны были извещать о каждом вторжении валлийцев; звуки рога, передаваясь от башни к башне, от одного сторожевого поста к соседнему, были общим сигналом тревоги и призывом к обороне. Хотя Раймонд счел такие предосторожности необходимыми как из-за вероломства своих ненадежных соседей, так и ради своей репутации опытного воина, но немедленного нападения он не ждал; ибо военные приготовления валлийцев, даже более обширные, чем обычно в последнее время, делались столь же тайно, сколь внезапным было их решение выступить.
Гроза на норманнской границе разразилась через два дня после памятного пиршества в Касгель-Кохе. О приближении врага известил сперва одиночный долгий и громкий звук рога; затем сигналы тревоги прозвучали в каждом замке и каждой сторожевой башне вдоль границы Шропшира, где в те времена крепостью было всякое человеческое жилье. На возвышенностях зажглись сигнальные огни, в церквах зазвонили колокола; этот общий призыв к оружию говорил об опасности, какую до тех пор не испытывали даже жители этого неспокойного края.
