Игрок | страница 54
— Хорошо закручено, — сказал я и махнул рукой, давая знак, что пора сделать перерыв. Потом наколдовал себе стакан воды. Том бесшумно вышел из комнаты. Флинт тихо расспрашивал Альфарда:
— Trottler — это как будет по-английски? "Магл"? — и повторил, будто перекатывая на языке слово: — Магл, магл...
***
Потом он опять принялся рассказывать, и я так увлекся, что даже не заметил, что народу в спальне стало гораздо больше. Должно быть, Том незаметно привел. Я заметил Нотта и Руквуда. На пороге, опершись о косяк, стоял Долохов и, приоткрыв дверь, небрежно выдыхал в коридор дым от сигареты. Руквуд старательно делал вид, что не замечает такого нарушения школьных правил.
А рядом с Томом, неловко пристроившись на краешке стула и явно чувствуя себя не в своей тарелке, сидел — ну надо же! — тот самый рыжеволосый гриффиндорец.
Вот так-так... Интересно, зачем Том его притащил?
Но я до того увлекся рассказом Маркуса — благо, не мне надо было переводить, — что не стал долго над этим думать. Даже Розье не обращал на противника никакого внимания.
— Знаете, как все его любили? В смысле, Гриндельвальда? — говорил Флинт. — Когда я учился в подготовительной школе, я вступил в Юнгзаубершафт… Ну, туда нельзя было не вступать, потому что у родителей были бы неприятности, но я не поэтому пошел, я сам хотел. И вот мы маршировали с палочками наизготовку... У нас были настоящие палочки, хотя нам было всего по десять лет — нам говорили, что настоящий немец может начинать колдовать чуть ли не с рождения, потому что мы не то, что остальные... А еще были барабаны, и знамена, и форма, красивая, как у взрослых. Нас выстраивали рядами, если был митинг, а когда появлялся Гриндельвальд, мы салютовали палочками, и это было так ни на что не похоже… Понимаете, когда собрались тысячи волшебников, детей и взрослых, и все, как один человек... И я тогда думал, как это здорово, что вот мы все, и волшебники, и маглы — одна страна, один народ. Такое было счастье... А когда он начинал говорить, сразу становилось так тихо, никто не дышал, мы боялись пропустить хоть слово. Слушали и мечтали пойти, умереть за него, умереть за Германию...
Маркус рассказывал, глядя в потолок, и у него было странное, мечтательное, нездешнее какое-то выражение лица.
— Это правда было счастье, понимаете?
Колин, как завороженный, кивнул. Том не сводил с Флинта блестящих, внимательных темных глаз.
Альфард дал мне знак, чтобы я его сменил, а сам полез в шкаф, где у него хранились остатки последней передачи, вытащил бутыль с вишневым морсом и пустил ее по кругу.